История мира в 10 с половиной главах. Рецензии на книгу «» Джулиан Барнс

В предыдущие века, века, быть может, более серьезные и чопорные, чем наш, отношение к истории было трепетным и ответственным. Как никак она придавала народу уверенности в себе, а монарху — уверенности в дне грядущем. История всегда объясняла и оправдывала то, что почитали за правду государственные мужи, то есть выступала гарантом стабильности и непреложности порядка вещей в стране. История флиртовала с религией, наукой и искусством, проникая во все сферы человеческого бытия. В конце концов, ее адаптировали для нас на языке рекламы и сериалов, ведь Иван должен помнить свое родство, даже если его для него придумали. Все так и было, и есть, по большому счету, но не для тех, кто прочитал (понял и одобрил) роман Джулиана Барнса «История мира в 10 с половиной главах».

О чем роман «История мира в 10 с половиной главах»? В чем смысл? Начнем с всемирного потопа. Автор тоже начал с него, как и вся наша цивилизация. Барнс описывает неофициальную версию потопа устами (если их можно так назвать) личинки древоточца (передавая слово слепому червячку, писатель намекает, что и история слепа). Она с товарищами украдкой пробирается на палубу и закладывает Ноя и компанию будучи обиженной. Деление «на чистых и нечистых» многие виды животных обрекло на смерть, то есть сама вражда, попала на ковчег первой, и нечего удивляться, что мирно мы жить не можем. На спасительный борт взяли только избранных, иначе говоря, пригодных в пищу или просто полезных животных. Многих из них съели по дороге, так как путешествие длилось полтора года, а не 40 дней и 40 ночей, что, разумеется, невозможно. Люди верховодили судном лишь по той причине, что по характеру напоминали самого Бога: гнусные, вспыльчивые самодуры. Ной был избран лишь за богобоязненность, но в остальном он не отличался добродетелью, как и его семейство. Его сыновья и их жены безжалостно грабили мировое достояние, предаваясь блуду, гордыне и алчности. Таким образом, в потопе, устроенном своенравным Богом, выжили только пороки, вражда и неизбывный страх всего живого перед наместниками Бога на Земле.

После этого автор как бы подкрепляет версию личинки разрозненными, но убедительными рассказами, вырванными из контекста нашей истории. Перед нами материалы уголовного дела, где прихожане обвиняют личинок-правдолюбов в злонамеренной порче церковного имущества по научению дьявола. Реального уголовного дела, возбужденного в средние века. Он рассказывает о слабонервной девушке, которая сошла с ума от осознания того, к чему привела чернобыльская катастрофа, о самовлюбленном мужчине, который ради спасения поучаствовал в отборе на чистых и нечистых, об актере, который разочаровался в непорочности дикого народа и ничего не изменил в себе, как планировал и т.д. Все они пытаются укрыться на своем ковчеге, возвыситься и спастись, но все попытки заканчиваются одинаково комично, переплетаясь в абсурдные узлы, которые мы все единодушно принимаем за кружево, так как не видим полной картины, показанной автором как бы свысока. Закономерностей нет, смысла нет, его мы придаем происходящему сами, но всегда обижаемся, когда люди делают это по-другому.

Среди хаоса равнодушного и непричастного к человеку мира есть и тихие гавани. Автор говорит о том, что религия превратилась в службу сбора податей, а искусство не всем доступно и не всем понятно. Нам остается только любовь, которая не может считаться благом, но лишь она бережет человека от полного слияния с материальным миром, лишь она дает ему возвыситься над суетой.

«Новый историзм»: определение, происхождение понятия

Новый историзм – это традиционное и постмодернистское представление об истории. Оно заключается в том, что единую человеческую историю заменило понимание истории как самодостаточного процесса. Из этого следует, что реальны только фрагменты или события истории, но целостного исторического процесса нет. Для осознания настоящего момента роль истории сильно преувеличена и, на самом деле, невелика. Это всего лишь прошлое настоящего, и только.

Постмодернизм вступил в полемику с эпохой Просвещения, подвергая иронической критике культ рационального. На смену ему приходит– концепция, в рамках которой происходит отрицание всеобщего упорядочивания. Но постмодернизм не то, что бы протестует и не принимает, он лишь сомневается в том, что так оно и было. Эдакий агностицизм во всех сферах жизни.

Традиционное и постмодернистское представление об истории (понятие «альтернативной истории»)

Если предыдущие мыслительные парадигмы строились по принципу «древа познания», в них строго разграничивались направление эволюции, иерархия, структура, целостность, то постмодернистская парадигма выстроена в форме «ризомы (корневой системы многолетних растений, например, ириса). Ризома не имеет единого корня, это множество беспорядочно переплетенных побегов, которые развиваются во всех направлениях. Другими словами, это ползущий сорняк, который стелется по земле, переваливая через все препятствия, пробиваясь сквозь асфальт, приживаясь между камнями.

Поскольку история состоит из трещин, разломов, провалов и пустот человеческого бытия, историк должен двигаться интуитивно, как ризома по пересеченной местности, где нет никаких однозначных и абсолютных ориентиров. Следовательно, история в современном понимании- это не упорядоченное и систематизированное прошлое, не этапы прогрессивного развития, тщательно уложенные в таблицу, а некое подобие «Хазарского словаря» Павича, собранное по принципу «с бору по сосенке». У каждого летописца были свои причины, чтобы солгать, а на его ложь с треском наслаивается следующая, и уж этот слоеный пирог никого не сможет научить или образумить. Так дела обстоят и с другими сферами человеческого знания, поэтому не стоит безропотно доверяться авторитетам, всегда нужно иметь в запасе немного скепсиса.

В связи с появлением новой концепции возник и новый жанр. Если у Просвещения была робинзонада, то у постструктурализма — альтернативная история . Это «переходный жанр», находящийся на границе между историей и фантастикой. Он предполагает изменение хода истории в один из переломных моментов, который называется исторической развилкой. Не относится к истории, так как описывает вымышленные события, а к фантастике, потому что имеет твёрдое историческое обоснование и описывает реальные события без доли фантастики.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

Этот роман Барнса уже давно считается классикой постмодернизма. Многочисленные аллюзии (прежде всего ветхозаветные), цитация, игра с историческими фактами и мифами (опять же библейскими) – все это, похоже, излюбленные приемы Барнса. Роман действительно состоит из десяти с половиной глав, и этот факт не зря вынесен в заголовок. Композиция играет чуть ли не решающую роль в реализации авторского замысла. Все дело в том, что главы, на первый взгляд, не связаны между собой. Однако, это только на первый взгляд. Барнс, как и любой уважающий себя постмодернист, предлагает читателю поиграть с текстом, нанизать разрозненные главы-новеллы на одну смысловую нить. Из обособленных сюжетов, в конечном итоге, должна возникнуть общая структура романа. Та самая, барнсовская альтернативная история мира.
Ирония, пожалуй, главная черта стилистики Барнса. Это понимаешь, прочитав хотя бы несколько страниц. К примеру, первая глава романа, посвященная Потопу. Ной со своими сыновьями, как и положено, собирают «каждой твари по паре» и отправляются в плаванье на ковчеге. Вернее, на ковчегах, так как все животные на корабль уместиться не могут. Естественно, Барнс отходит от библейских канонов. В какой-то степени ироничные аллюзии Барнса напомнили мне «Дневник Адама» Марка Твена. И там и здесь есть прямое издевательство над Ветхим Заветом. По сути, чтобы поиздеваться над этой частью Библии, много ума не надо. Осмеять можно любой миф: несостыковок везде хватает. То, как Барнс переписывает ветхозаветную историю, у меня особого восторга не вызвало, но и не обидело. Завет потому и Ветхий, что идеи его устарели. Это вам скажет любой здравомыслящий христианин. Но для понимания романа эта глава оказывается очень важной. Ведь уже в следующей мы видим современный ковчег – круизный лайнер, на котором собрались пары разных национальностей. Он захвачен террористами, которые решают, кто из пассажиров первыми покинет этот мир.
Вообще, вода, как первооснова и первостихия очень важна для Барнса. Помимо ковчега и лайнера мы находим в романе потерявшую рассудок женщину, уплывшую в открытое море на лодке, реальное кораблекрушение, рассказ о человеке с Титаника, о мужчине, проглоченном китом, путешествие по реке в джунглях. История этого мира изобилует катастрофами, ошибками и человеческой глупостью. Чем же она закончится? Может, новой катастрофой, в которой будет повинен человек? Барнс рассматривает этот вариант. Помешавшаяся дама спасается от Чернобыльской аварии в открытом море, пытаясь вернуться в первостихию. Но эта катастрофа не уничтожила мир. А книга заканчивается путешествием в рай. Логично, и на первый взгляд довольно оптимистично. Только потребительский рай, в котором доступны все развлечения и реализуются любые желания, наскучивает человеку. Он предпочитает умереть, только бы не жить так вечно.
Особого внимания заслуживает та самая половина главы, о которой автор заявляет в названии книги – «Интермедия». По сути, это эссе, в котором автор размышляет о любви. Речь, естественно, не идет о любви в высшем ее понимании, как о любви к ближнему, а о плотском чувстве, которому, на мой взгляд, Барнс отводит преувеличенную роль. Его выводы таковы: «Любовь заставляет нас видеть правду, обязывает говорить правду. Поэтому религия и искусство должны отступить перед любовью. Именно ей обязаны мы своей человечностью и своим мистицизмом. Благодаря ей мы -- это нечто большее, чем просто мы».
В этой же главе автор дает свое окончательное толкование понятию «история». "…История - это ведь не то, что случилось. История - это всего лишь то, что рассказывают нам историки". «История мира? Всего только эхо голосов во тьме; образы, которые светят несколько веков, а потом исчезают; легенды, старые легенды, которые иногда как будто перекликаются; причудливые отзвуки, нелепые связи. Мы лежим здесь,на больничной койке настоящего (какие славные, чистые у нас нынче простыни), а рядом булькает капельница, питающая нас раствором ежедневных новостей. Мы считаем, что знаем, кто мы такие, хотя нам и неведомо, почему мы сюда попали и долго ли еще придется здесь оставаться. И, маясь в своих бандажах, страдая от неопределенности, -- разве мы не добровольные пациенты? -- мы сочиняем. Мы придумываем свою повесть, чтобы обойти факты, которых не знаем или которые не хотим принять; берем несколько подлинных фактов и строим на них
новый сюжет. Фабуляция умеряет нашу панику и нашу боль; мы называем это историей».
Что ж, автор по сути сам признает, что его «История мира…» лишь фабуляция, придуманная повесть, призванная умерить панику и боль. Стоит ли ей доверять? Для себя я, пожалуй, поищу другие варианты успокоительного. Ну а вы, дамы и господа, решайте сами.

Лауреат Букеровской премии Джулиан Барнс – один из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии, автор таких международных бестселлеров, как «Шум времени», «Предчувствие конца», «Англия, Англия», «Попугай Флобера», «Любовь и так далее», «Метроленд» и многих других. Возможно, основной его талант – умение легко и естественно играть в своих произведениях стилями и направлениями. Тонкая стилизация и едкая ирония, утонченный лиризм и доходящий до цинизма сарказм, агрессивная жесткость и веселое озорство – Барнсу подвластно все это и многое другое. В романе «История мира в 10½ главах» он доводит мастерство перевоплощения до апогея: он говорит голосом насекомого, «зайцем» проникшего на Ноев ковчег, и астронавта, отправляющегося искать этот ковчег на гору Арарат, он имитирует судебную хронику Средневековья, и дотошно воспроизводит истинную подоплеку знаменитого полотна Жерико «Плот „Медузы“», и показывает ужас мгновенного перехода от благополучной жизни к ситуации, когда что ни сделай – будет только хуже…

Из серии: Большой роман

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги История мира в 10 1/2 главах (Д. П. Барнс, 1989) предоставлен нашим книжным партнёром - компанией ЛитРес .

A HISTORY OF THE WORLD IN TEN AND A HALF CHAPTERS

Copyright © Julian Barnes 1989

© Бабков В., перевод на русский язык, 2013

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013

1. Безбилетник

Бегемотов посадили в трюм вместе с носорогами, гиппопотамами и слонами. Это была хорошая идея – использовать их в качестве балласта, но можете себе представить, какая там стояла вонь. А убирать за ними было некому. Мужчины едва успевали кормить, а их надушенные женщины, от которых разило бы не меньше, чем от нас, не будь этих шлейфов искусственных ароматов, до подобной грязной работы не снисходили. Поэтому если кому и случалось убирать, так только нам самим. Каждые два-три месяца с помощью лебедки подымали тяжелую крышку кормового люка и запускали туда птиц-санитаров. Правда, первую волну смрада приходилось пережидать (даже крутить лебедку редко кто соглашался по доброй воле); затем несколько самых непривередливых птиц с минуту осторожно порхали вокруг люка, а потом уж ныряли внутрь. Не могу припомнить, как они все назывались – между прочим, одной из тех пар больше не существует, – но вы знаете, о ком речь. Вы ведь видели гиппопотамов с разинутой пастью и смышленых пташек, выклевывающих то, что застряло у них между зубами, словно помешанные на гигиене дантисты? Вообразите себе эту картину, но в увеличенном масштабе и на фоне навозных куч. Я не из брезгливых, но даже меня бросало в дрожь при виде того, как целой компании подслеповатых чудищ наводят красоту в выгребной яме.

На Ковчеге соблюдалась строгая дисциплина – об этом стоит сказать в первую очередь. Он не был похож на те пестрые деревянные игрушки, которыми вы забавлялись в детстве: все счастливые парочки довольно глазеют за борт из своих уютных чистеньких стойл. Не воображайте себе что-то вроде круиза по Средиземному морю, где мы от нечего делать поигрывали в рулетку да знай переодевались к обеду; фраки на Ковчеге носили только пингвины. Помните: это было долгое и опасное Путешествие – опасное, хотя кое-какие правила и установили заранее. Помните также, что у нас имелись представители всего животного мира: не посадите же вы гепарда на расстоянии прыжка от антилопы? Обеспечить известную безопасность было необходимо, и мы смирились с надежными замками, проверками стойл, ежевечерним комендантским часом. Но, как это ни грустно, были еще и наказания, и изоляторы. У кого-то из нашей верхушки появился пунктик – сбор информации, и некоторые пассажиры согласились работать осведомителями. Я должен с прискорбием сообщить, что временами доносы властям были вполне обычным явлением. Нет, наш Ковчег отнюдь не походил на заповедник; иногда он скорее напоминал плавучую тюрьму.

Конечно, я знаю, что те события описывают по-разному. У вашего вида имеется часто повторяемая версия, которая до сих пор привлекает даже скептиков; у животных есть ряд своих сентиментальных мифов. Но им-то ни к чему искать разоблачений, верно? Они-то ведь выглядят прямо героями, они ведь гордятся тем, что каждый из них может проследить свою генеалогию вплоть до самого Ковчега. Они были избранными, они все перенесли, они уцелели; для них довольно естественно сглаживать неловкости, демонстрировать удобную забывчивость. Но меня в этом смысле ничто не сдерживает. Я не был избранным. Собственно говоря, вместе с несколькими другими видами я никак не мог очутиться в числе избранных. Я был, так сказать, безбилетником; я тоже уцелел; я ускользнул оттуда (покинуть корабль было не легче, чем попасть на него); и я преуспел в жизни. Я стою немного особняком от остальной звериной братии, где еще сохраняются ностальгические союзы: есть даже Клуб Морских Волков, объединяющий виды, которые ни разу не страдали от качки. Когда я вспоминаю наше Путешествие, я не чувствую себя обязанным никому; благодарность не застит мне глаза. Моему отчету вы можете верить.

Думаю, вы уже догадались, что «Ковчег» был больше чем одним кораблем? Это название мы дали целой флотилии (ведь нельзя же рассчитывать втиснуть весь животный мир на единственное судно длиною в каких-нибудь триста локтей). Дождь шел сорок дней и сорок ночей? Да конечно же нет – это было бы не дольше самого обыкновенного английского лета. По моей прикидке, дождь шел года полтора. А вода стояла на земле сто пятьдесят дней? Подымай выше – лет до четырех. И так далее. Представители вашего вида никогда не умели правильно оценивать сроки. Я приписываю это вашей непонятной одержимости числами, кратными семи.

Вначале Ковчег состоял из восьми судов: галиона Ноя, который тащил на буксире судно с припасами, четырех кораблей поменьше – их капитанами были Ноевы сыновья – и шедшего на безопасном расстоянии (поскольку члены этой семьи очень боялись заразы) санитарного корабля. Восьмое судно, сопровождавшее нас недолго, имело загадочное назначение; этот небольшой ходкий шлюп, вся корма которого была изукрашена филигранной резьбой по сандаловому дереву, угодливо держался поближе к ковчегу Хама. Очутившись с его подветренной стороны, вы могли уловить странные, дразнящие ароматы; по ночам, когда утихала буря, оттуда временами доносились разухабистая музыка и визгливый смех – звуки для нас неожиданные, поскольку мы полагали, что все жены всех сыновей Ноя сидят в тепле и уюте на своих собственных кораблях. Однако это надушенное, развеселое суденышко оказалось непрочным: его утопил внезапный шквал, и Хам несколько недель после этого ходил задумчивый.

Следующим потерялся корабль с припасами – в беззвездную ночь, когда ветер стих и вахтенные дремали на посту. Утром за флагманским галионом Ноя болтался лишь обрывок толстого троса, перегрызенного каким-то существом, обладающим острыми резцами и умением лазить по мокрым веревкам. Должен заметить, что взаимных обвинений хватало, да и то сказать – по-моему, это был первый случай исчезновения вида за бортом корабля. Вскоре потерялась и наша плавучая больница. Поговаривали, будто бы два этих события связаны, будто Хамова жена, которая была чересчур раздражительна, решила отомстить животным – очевидно, за то, что вместе с грузовым кораблем пропала коллекция вышитых одеял, труд всей ее жизни. Но наверняка так ничего и не выяснили.

Однако гораздо более серьезным несчастьем была потеря Варади. Вы знаете про Хама и Сима и про того, чье имя начинается на И; но о Варади вы даже не слыхали, правда? Это был самый младший и самый сильный из сыновей Ноя, что, разумеется, не прибавляло ему популярности в семье. А еще у него было чувство юмора – по крайней мере он часто смеялся, а ведь у представителей вашего вида это обычно соответствует умению понимать шутку. Да, Варади был всегда весел. Видели, как он прогуливался по шканцам с попугаями на обоих плечах; он похлопывал четвероногих по крестцу, на что они отвечали одобрительным ворчанием; и ходила молва, будто на его ковчеге царят гораздо менее суровые законы. И вот вам, пожалуйста: как-то поутру мы проснулись и обнаружили, что корабль Варади исчез за горизонтом вместе с одной пятой всего животного мира. Вам, думаю, понравился бы симург с серебристой головкой и павлиньим хвостом; но птица, которая гнездилась на Древе Познания, была так же беззащитна среди морских волн, как и обыкновенная пятнистая полевка. Старшие братья Варади говорили, что он не смог удержать курс; ругали его за панибратство с животными; намекали даже, что Бог покарал его за какую-то давнюю провинность – он якобы совершил нечто дурное, будучи еще восьмидесятипятилетним ребенком. Но чем бы ни объяснялось исчезновение Варади, это была серьезная потеря для вашего вида. Его гены очень вам пригодились бы.

Для нас вся эта история с Путешествием началась, когда нам велено было явиться в назначенное место к назначенному сроку. Тогда мы и услышали о предстоящем впервые. Политическую подоплеку дела держали от нас в секрете. То, что Бог разгневался на свои создания, было для нас новостью – мы попались в ловушку, как кур в ощип. Нас-то винить было не за что (вы ведь не принимаете всерьез басню насчет змея? Это была Адамова грязная пропаганда), однако же и нам досталось полной мерой: каждый из видов был целиком стерт с лица земли, за исключением единственной брачной пары, обреченной на скитания по морям под началом старого мошенника и пропойцы, которому покатила уже седьмая сотня.

Итак, нам дали приказ; но правду, обратите внимание, от нас утаили. Вы что же, воображаете, что поблизости от Ноева дворца (о да, он был не из бедных, этот Ной!) обитали подходящие представители всей земной фауны? Ну-ну. Нет – им пришлось кинуть клич, а потом выбирать лучших. Поскольку они не хотели вызывать всеобщую панику, было объявлено соревнование парочек – нечто вроде конкурса красоты плюс проверки на сообразительность при наличии трогательного союза сердец, – а претенденты в назначенный месяц должны были собраться у Ноевых ворот. Представляете, сколько возникло проблем? Для начала, не все любили соревнования, так что удача, возможно, ожидала самых нахрапистых. Звери, у которых не хватало смекалки на то, чтобы читать между строк, решили, что им просто ни к чему выигрывать право на роскошный круиз для двоих, все расходы оплачены, благодарим за участие. Не учли Ной с семейкой и того, что животные некоторых видов тогда находились в спячке; не говоря уж об очевидном обстоятельстве, что одни звери передвигаются медленнее других. Существовали, к примеру, такие особенно неторопливые ленивцы – чудные создания, клянусь вам, – которые еще не успели спуститься к подножию дерева, как уже были сметены гигантской волной Божьего гнева. Как это, по-вашему, называется – естественный отбор? Я бы назвал это профессиональной некомпетентностью.

Приготовления, скажу честно, шли из рук вон плохо. Ной запоздал с постройкой ковчегов (когда рабочие обнаружили, что для них самих каюты не предусмотрены, это им прыти не прибавило); в результате отбору животных было уделено недостаточное внимание. Первую же более или менее сносно выглядевшую пару встречали кивком – это стало системой; экзамен ограничивался лишь самой поверхностной проверкой родословной. И потом, они говорили, что возьмут по паре от каждого вида, – говорить-то говорили, но когда дошло до дела… Компания кое-каких существ оказалась попросту нежелательной. Так случилось и с нами; именно это вынудило нас пробраться на судно тайком. Были также отклонены заявки многих животных, которые имели основания считаться представителями особого вида. Нет, объясняли им, у нас уже есть двое ваших. Мало ли что у вас несколько лишних колец на хвосте или полоска пушистой шерсти вдоль хребта! Вы у нас уже есть. Извините.

Были прекрасные животные, явившиеся в одиночку и потому не принятые; были родители, которые не захотели бросить потомство и предпочли погибнуть вместе с ним; были медицинские осмотры, зачастую весьма бесцеремонные; и все ночи напролет тьма за оградой Ноева дворца оглашалась стенаниями отвергнутых.

Можете вы себе представить, что творилось, когда правда о целях этого загадочного конкурса наконец просочилась наружу? Разумеется, хватало и ревности, и некрасивых поступков. Некоторые из самых благородных животных просто ушли в лес – они не стали играть по оскорбительным правилам, навязанным им Ноем и Господом Богом, и предпочли смерть в волнах. Много резких и завистливых слов было сказано о рыбах; у амфибий явно прибавилось самодовольства; птицы учились как можно дольше держаться в воздухе. Кое-какие разновидности обезьян были замечены за строительством своих собственных грубых плотов. Однажды в Лагере Избранных вспыхнула таинственная эпидемия пищевых отравлений, после чего для отдельных, наименее выносливых видов пришлось заново начинать процесс отбора.

Иногда Ной и его сыновья буквально впадали в истерику. Это не очень-то согласуется с вашей версией? Вам ведь всегда внушали, что Ной был мудр, праведен и богобоязнен, а я отрекомендовал его истеричным мошенником и пропойцей? Что ж, две эти точки зрения нельзя назвать абсолютно несовместимыми. Вот вам подсказка: в Ное было мало хорошего, но поглядели бы вы на остальных. Нас отнюдь не удивило, что Бог решил отмыть себе репутацию, – странно только, что он вообще не изничтожил весь этот вид, создание которого делает так мало чести его творцу.

Временами Ной балансировал на грани срыва. Ковчег строился медленно, рабочих надо было торопить, сотни напуганных зверей столпились вблизи его хором, и никто не знал, когда же пойдет дождь. Бог не пожелал даже сообщить Ною сроки. Каждое утро мы смотрели на облака: пригонит ли тучи, как обычно, западный ветер или Бог нашлет свой ливень особого назначения с какой-нибудь неожиданной стороны? Погода понемногу портилась, и вместе с тем росла вероятность мятежа. Некоторые из отказников хотели захватить Ковчег и спастись сами, другие хотели вовсе разрушить его. Животные, склонные к умозрению, стали предлагать иные методы отбора, основанные на учете размеров претендентов и их полезности, а не только на числе; однако Ной высокомерно запретил все обсуждения. Это был человек со своими собственными маленькими теориями, и он не собирался их пересматривать.

Когда флотилия была уже почти готова к отплытию, ее приходилось охранять круглые сутки. Многие пытались пробраться туда тайком. Однажды поймали рабочего, который выдалбливал себе келейку в нижних тимберсах грузового корабля. Бывали весьма печальные зрелища: лосенок, повешенный за бортом Симова ковчега; птицы, пикирующие на защитную сетку, и так далее. Пойманных безбилетников казнили на месте; но даже этими публичными экзекуциями не удавалось запугать отчаянных. Я горжусь тем, что наш вид проник на корабль без кровопролития и не прибегая к помощи взяток; но мы-то не так заметны, как тот же лосенок. Как нам это удалось? У нас был прозорливый родитель. В то время как Ной с сыновьями грубо обыскивали подымающихся по сходням животных, бесцеремонно прочесывая руками подозрительно длинную шерсть и впервые в истории проверяя укромные места пассажиров (правила гигиены при этом, конечно, не соблюдались), мы уже были надежно скрыты от их взора и спокойно лежали в своих каютках. Один из корабельных плотников устроил нас на судне, едва ли догадываясь об этом.

Два дня ветер дул со всех сторон сразу, затем пошел дождь. Разверзлись хляби небесные, дабы отмыть от скверны наш грешный мир. Огромные, с голубиное яйцо капли расшибались о палубу. Счастливчики, представители видов, покинули Лагерь Избранных и были разведены по своим кораблям – это смахивало на принудительное массовое бракосочетание. Потом люки задраили, и все мы начали привыкать к темноте, тесноте и духоте. Вначале это не слишком нас беспокоило – уж больно мы радовались спасению. Дождь лил и лил, иногда сменяясь градом, барабанящим по доскам у нас над головой. Временами снаружи доносились раскаты грома и почти непрерывно – жалобные вопли покинутых животных. Постепенно крики становились реже – мы поняли, что вода прибывает.

Наконец настал день, которого мы так ждали. Сначала нам показалось, что последние уцелевшие толстокожие предприняли отчаянную попытку с боем прорваться на Ковчег или хотя бы перевернуть его. Но нет: просто наше судно дало крен, снимаясь со стапелей. Этот момент, я считаю, был наивысшей точкой всего Путешествия; изъявления братских чувств и благодарности в адрес человека лились рекой, как вино за Ноевым столом. Затем же… но, возможно, главная беда как раз в том, что звери проявили наивность, доверясь Ною и его Богу.

Основания для беспокойства возникли еще до того, как поднялись воды. Я знаю, что ваш брат смотрит на наше царство сверху вниз, порицает нас за жестокость, вероломство и каннибализм (хотя вы должны были бы признать, что это скорее сближает нас с вами, чем наоборот). Но мы всегда, с самого начала, ощущали себя равными. Да, конечно, мы ели друг друга и все такое прочее; более слабые животные прекрасно знали, чего следует ожидать, если переходишь дорогу кому-то, кто больше тебя и вдобавок голоден. Но мы считали это естественным порядком вещей. Тот факт, что один зверь способен убить другого, отнюдь не возносил первого над вторым; он делал его лишь более опасным. Может быть, вам трудно это понять, но между нами существовало взаимное уважение. Поедать других не значило презирать их; а те, кто попадал другому на обед (или их родичи), вовсе не думали преисполняться благоговейного восхищения перед едоками.

Ной – или Ноев Бог – все это изменил. У вас было Грехопадение; было оно и у нас. Но нас к нему подтолкнули. Впервые мы заметили это, когда шел отбор в Лагерь Избранных. То, что нам сказали насчет каждой твари по паре, было правдой (да вы и сами понимаете, что какой-то резон тут есть), но ведь этим дело не ограничилось. В Лагере мы стали замечать, что от некоторых видов оставлено не по двое, а по семеро (снова эта одержимость числом семь). Поначалу мы решили, что пятерых лишних берут про запас, на случай, если заболеет основная пара. Но потом все стало постепенно проясняться. Ной – или Ноев Бог – постановил, что есть два типа животных: чистые и нечистые. Чистых брали на Ковчег по семеро, нечистых – по двое.

Вполне понятно, что, узнав о такой разделительной политике, звери дружно вознегодовали. Действительно, во-первых, сами чистые животные были весьма смущены: они отдавали себе отчет в том, что мало чем заслужили это особое покровительство. Хотя именоваться «чистыми», как они вскоре обнаружили, было сомнительным плюсом. Быть «чистым» значило быть годным в пищу. Семерку встречали на корабле с распростертыми объятиями, но пятеро предназначались для камбуза. Им оказали оригинальную честь. Правда, условия, в которых они содержались до дня их ритуального убиения, были наилучшими из возможных.

Я-то иногда видел в этой ситуации и забавную сторону и мог позволить себе посмеяться – таково преимущество отверженного. Но среди тех, кто относился к себе серьезно, возникла уйма конфликтов на почве ревности и зависти. Свиньи, будучи от природы нечестолюбивыми, расстроились не слишком; но некоторые другие, отнесенные к нечистым, восприняли это как личное оскорбление. И надо сказать, что такая система – по крайней мере в интерпретации Ноя – отнюдь не выглядела сколько-нибудь разумной. Что особенного в парнокопытных жвачных животных, спрашивали вы себя? Почему верблюда и кролика следует относить к зверям второго сорта? Почему рыб, имеющих чешую, надо отделять от рыб без чешуи? Лебедь, пеликан, цапля, удод – разве это не прекраснейшие виды? Однако их не наградили отличительным знаком чистоты. Зачем унижать мышей и ящериц – у которых, как известно, и так достаточно проблем – и тем самым еще больше подрывать их веру в себя? Если бы только нам удалось увидеть во всем этом хоть крупицу смысла, если бы только Ной объяснил все это потолковее. Но он умел лишь слепо подчиняться. Ной, как вам говорили много раз, был очень богобоязненным человеком; и, пожалуй, принимая в расчет характер Бога, вы не могли бы избрать более безопасную линию поведения. Но если бы вы слышали плач устрицы, серьезные и недоуменные жалобы омара, если бы видели, как горько сетует на свой позор аист, вы поняли бы, что наши взаимоотношения уже никогда не будут прежними.

Была и еще одна маленькая трудность. Представителей нашего вида, пробравшихся на борт контрабандой, благодаря несчастному совпадению оказалось именно семеро. Мы были не только безбилетниками (которые кое-кого раздражали) и не только нечистыми (которых кое-кто уже начал презирать), мы еще и оскорбили эти чистые и находящиеся на законном положении виды, уподобясь им в их священном числе. Скоро мы решили не говорить, сколько нас на самом деле, и никогда не появлялись в одном месте все разом. Мы выяснили, где мы на корабле желанные гости, а где нам лучше не показываться.

Так что, как видите, наш конвой с самого начала был несчастливым. Одни из нас тосковали по тем, кого пришлось бросить на погибель; других не устраивал их статус; третьи, которым был великодушно пожалован титул чистых, обоснованно опасались угодить в печь. А надо всем этим стоял Ной со своей семейкой.

Я не хочу задеть вас, однако Ной не был хорошим человеком. Разумеется, я понимаю, как неприятно вам это сообщение, ведь все вы его потомки; но факт есть факт. Он был чудовищем – самодовольный патриарх, который полдня раболепствовал перед своим Богом, а остальные полдня отыгрывался на нас. У него был посох из дерева гофер, и им он… в общем, полосы у некоторых зверей остались и по сю пору. Поразительно, что может сделать страх. Мне рассказывали, что у представителей вашего вида от сильного шока волосы могут побелеть в считаные часы; на Ковчеге страх творил еще и не такое. Была, например, пара ящериц, которые, едва заслышав шаги спускающегося по трапу Ноя, натурально меняли цвет. Я сам это видел: кожа их теряла естественную окраску и сливалась по цвету с окружающим фоном. Ной медлил у их клетки, на мгновение удивляясь тому, что она пуста, затем шел дальше; и когда стук сандалий из дерева гофер затихал, испуганные ящерицы начинали постепенно обретать свой нормальный вид. В послековчеговые годы эта уловка, очевидно, им пригодилась; но начиналось все с хронического ужаса перед «Адмиралом».

С северными оленями дело обстояло посложнее. Они всегда были пугливы, но это был не просто страх перед Ноем, тут крылось нечто более глубокое. Вы ведь знаете, что кое-кто из нас, животных, обладает даром предвидения? Даже вы и то это заметили, пронаблюдав за нашими повадками много тысяч лет. «Смотрите-ка, – говорите вы, – коровы опускаются на траву, значит, дождик пойдет». Конечно, все гораздо тоньше, чем вы способны себе представить, и главное тут, уж разумеется, не в том, чтобы служить дешевым флюгером для человеческих особей. Во всяком случае, северных оленей тревожило нечто большее, чем сам Ной, нечто иное, чем морские бури, – нечто… отдаленное. Они покрывались потом в своих стойлах, они негромко, боязливо ржали в периоды томительной жары, они лягали перегородки из дерева гофер в отсутствие видимой опасности – да и после не происходило ничего, что могло бы оправдать такое поведение, – причем беспокоились и тогда, когда Ной бывал настроен относительно мирно. Но северные олени что-то чувствовали. И это было что-то, в ту пору нам недоступное. Они словно говорили: по-вашему, мы переживаем сейчас самое худшее? Не надейтесь. Однако даже олени не могли разобраться толком, что их пугает. Это было что-то смутное, грозное… отдаленное.

Прочих же из нас, что вполне понятно, гораздо больше волновало сиюминутное. С больными животными, например, всегда поступали крайне безжалостно. Санитарного корабля нет, постоянно напоминали нам власти; поэтому не должно быть ни болезней, ни симуляции. Такой подход едва ли назовешь справедливым или реалистичным. Но мы прекрасно знали: о своем недомогании надо помалкивать. Только заикнись о том, что у тебя легкая чесотка, и не успеешь высунуть для проверки язык, как очутишься за бортом. А что потом случится с вашей лучшей половиной, догадываетесь? Кому нужны пятьдесят процентов от брачной пары? Ной не страдал излишней сентиментальностью и не собирался уговаривать безутешную вдовицу влачить одинокое существование вплоть до естественного конца.

Теперь ответьте на такой вопрос: чем, по-вашему, Ной и его семейка питались во время плавания? Кой черт, да нами же! Ведь если вы поглядите на нынешний животный мир, то поймете, что он далеко не полон, правда? Много зверей более или менее похожих, потом – брешь, а потом опять более или менее похожие? Я знаю, что вы придумали в истолкование свою теорию – про связь с окружающей средой и наследуемые навыки, что-то в этом духе, – однако загадочные пробелы в спектре творения объясняются гораздо проще. Одна пятая земных видов утонула вместе с Варади; а что до прочих отсутствующих, так их съели Ной и компания. Да-да. Была, например, пара арктических ржанок – очень славные птички. Когда они появились на судне, оперение у них было голубовато-коричневое в крапинку. Через несколько месяцев они начали линять. Это было вполне нормально. Летние перышки выпадали, а под ними уже проглядывали зимние, чистейшего белого цвета. Конечно, мы находились не в арктических широтах, так что эта подготовка к зиме была совсем необязательна; но природе ведь не прикажешь, верно? И Ною тоже. Едва заметив белеющих ржанок, он решил, что они занедужили, и, обуреваемый трогательной заботой о здоровье других пассажиров, сварил несчастных птиц, слегка приправив их водорослями. Он был невеждой во многих отношениях и, уж конечно, не был орнитологом. Мы сочинили петицию и объяснили ему кое-что насчет линьки и соответствующих изменений окраски. Постепенно он, кажется, это усвоил. Но арктических ржанок было уже не вернуть.

Понятно, этим дело не кончилось. С точки зрения Ноя и его семьи, мы представляли собой просто-напросто плавучий кафетерий. На Ковчеге не разбирались, кто чистый, кто нечистый; сначала обед, потом обедня, такое было правило. Вы и вообразить себе не можете, какой богатейшей фауны Ной вас лишил. Или, наоборот, можете, потому что как раз это вы и делаете – воображаете. Все эти мифические животные, которые грезились вашим поэтам в былые времена – ведь вы полагаете, что они либо были выдуманы сознательно, либо родились из описаний зверей, мельком увиденных каким-нибудь паникером после чересчур плотного охотничьего завтрака? Боюсь, что объяснение проще: Ной и его присные умяли их за милую душу. В начале Путешествия, как я уже сообщал, у нас в трюме была парочка бегемотов. Сам я их толком не разглядывал, но мне говорили, что звери были впечатляющие. Однако Хам, Сим или тот, третий, с именем на И, очевидно, заявили на семейном совете, что раз у нас есть слоны и гиппопотамы, то без бегемотов можно и обойтись; и вдобавок – наряду с принципиальными сюда примешались и практические соображения – двух таких больших туш должно хватить Ноевой семье не на один месяц.

Конечно, все вышло не так. Недели через три начались жалобы, что бегемота подают каждый вечер, и тогда – просто ради разнообразия – в жертву принесли новые виды. Время от времени бывали виноватые кивки на необходимость экономии, но я вам твердо скажу: к концу плавания оставалось еще много соленой бегемотины.

Саламандр постигла та же участь. Я имею в виду настоящих саламандр, а не тех малоинтересных животных, которых вы и поныне зовете этим именем; наши саламандры жили в огне. Бесспорно, это были существа уникальные; однако Хам, или Сим, или тот, другой, уверяли, что держать их на деревянном корабле слишком опасно, и потому от саламандр вместе с двумя языками пламени, служившими им жилищем, решено было избавиться. Затем погибли и карбункулы, и все из-за дурацкой байки, которую слышала жена Хама: будто бы у них в голове спрятан драгоценный камень. Она всегда была падкой на украшения, эта Хамова жена. Итак, они взяли одного из карбункулов и отрезали ему голову; раскроили череп и ничего не нашли. Может, камень бывает только у самок, предположила Хамова жена. Тогда вскрыли и второй череп, с тем же отрицательным результатом.

Уже потом, размышляя о тех событиях, мы стали различать некий план, и реализация этого плана началась с василисков. Вы их, конечно, никогда не видели. Но если я опишу их как четвероногих петухов со змеиным хвостом, скажу, что они обладали очень неприятным взглядом и откладывали уродливые яйца, которые потом высиживали жабы, вы согласитесь, что это были не самые привлекательные существа на Ковчеге. Но они имели те же права, что и все прочие, разве не так? После василисков наступила очередь грифонов, после грифонов – сфинксов, после сфинксов – гиппогрифов. Вы-то, наверное, считали, что все это плоды чьей-то буйной фантазии? Ничуть. А заметили вы, что у них было общего? Они все были гибридами. Мы думаем, что это Сим – хотя, вполне возможно, и сам Ной – заботился таким образом о чистоте видов. Полная глупость, конечно, – как мы поговаривали между собой, стоит только посмотреть на Ноя и его жену или на трех его сыновей с тремя женами, и сразу поймешь, какая генетическая неразбериха будет царить среди представителей человеческой расы. Так с чего же они вдруг невзлюбили гибридов?

Однако самым печальным был случай с единорогом. Это угнетало нас в течение нескольких месяцев. Разумеется, ходили обычные грязные слухи – будто Хамова жена использует его рог в низменных целях; была и обычная посмертная кампания по очернению, проведенная властями, – якобы он пострадал из-за своего дурного характера, – но все это только подавляло нас еще больше. Неоспоримым же фактом было то, что Ной ему завидовал. Все мы уважали единорога, а старик не мог этого перенести. Ной – почему бы не сказать вам правду? – был злобен, вонюч, криводушен, завистлив и труслив. Он не был даже хорошим моряком: когда на море штормило, он уходил к себе в каюту, распластывался на лежанке из дерева гофер и покидал ее только затем, чтобы опорожнить желудок в тазик того же дерева; зловоние докатывалось до другого конца палубы. А единорог, в противоположность ему, был силен, честен, бесстрашен, всегда тщательно ухожен и не ведал даже минутной дурноты. Как-то во время шторма Хамова жена потеряла равновесие и чуть не свалилась за борт. Единорог – в силу своей популярности он пользовался некоторой свободой передвижения, дарованной ему в результате сложных закулисных переговоров, – подскочил к ней и рогом пригвоздил к палубе ее длинный плащ. Славно же его отблагодарили за находчивость – однажды, в годовщину отплытия, он был подан к столу. Я клянусь в этом. Я лично разговаривал с ястребом-посыльным, который доставил еще теплый горшочек на Симов ковчег.

Конечно, вы можете мне не верить, но что сообщают ваши собственные предания? Возьмите историю о наготе Ноя – вспомнили? Это случилось уже после Высадки. Ной, как и следовало ожидать, был еще более доволен собой, чем прежде, – он спас человечество, он обеспечил процветание своей династии. Бог поставил с ним официальный завет, – и решил провести последние триста пятьдесят лет жизни, отдыхая от трудов праведных. Он основал на нижних склонах горы поселок (который вы называете Аргури) и коротал дни, изобретая для себя новые звания и титулы: Святой Рыцарь Бури, Великий Повелитель Шквалов и так далее. Ваше Священное Писание говорит, что он насадил у себя в усадьбе виноградник. Ха! Даже самому безыскусному уму понятен смысл этого нехитрого иносказания: он пил без просыху. Как-то вечером, после особенно тяжелого запоя, он разделся в спальне и тут же рухнул на пол – вполне обычное дело. Хаму с братьями случилось проходить мимо его «шатра» (это старое сентиментальное словечко из лексикона кочевников до сих пор используется для обозначения дворцов, где жили члены Ноева семейства). Они завернули туда проверить, не причинил ли себе их отец-пропойца какого-нибудь вреда. Хам вошел в спальню и… н-да, голый человек шестисот пятидесяти с лишком лет, валяющийся в пьяном оцепенении, – зрелище не из приятных. Хам поступил как почтительный сын: он попросил братьев прикрыть отца. В знак уважения – хотя этот обычай уже и тогда почти не практиковался – Сим и тот, с именем на И, вошли в опочивальню отца задом наперед и умудрились уложить его в постель, даже мельком не взглянув на те органы размножения, которые по какой-то таинственной причине являются для представителей вашего вида источником стыда. Благочестивые и похвальные действия с начала до конца, решили бы вы. И как же повел себя поутру Ной, мучимый жестоким похмельем, обычным следствием злоупотребления молодым вином? Он проклял обнаружившего его сына и объявил, что все дети Хама должны стать слугами двух его братьев, вошедших к нему в комнату вперед задницей. По-вашему, это разумно? Догадываюсь, что вы ответите: пьянство, мол, пагубно отразилось на его умственных способностях и надо пожалеть его, а не осуждать. Может, и так. Но на это я вам замечу: уж мы-то хорошо изучили его на Ковчеге.

Он был крупным человеком, этот Ной, – размером с гориллу, хотя тут сходство кончается. Капитан флотилии – посредине Путешествия он произвел себя в Адмиралы – был равно неуклюж и нечистоплотен. Он даже не умел отращивать собственные волосы, разве что вокруг лица, – все остальное ему приходилось укрывать шкурами других животных. Поставьте его рядом с самцом гориллы, и вы сразу увидите, кто из них более высоко организован – а именно грациозен, превосходит другого силой и наделен инстинктом, не позволяющим ему вконец обовшиветь. На Ковчеге мы постоянно бились над загадкой, почему Бог избрал своим протеже человека, обойдя более достойных кандидатов. Случись иначе, животные прочих видов вели бы себя гораздо лучше. Если бы он остановил выбор на горилле, проявлений непокорства было бы меньше в несколько раз, – так что, возможно, не возникло бы нужды и в самом Потопе.

А его запах… Одно дело влажная шерсть у животных, гордящихся своей чистоплотностью, и совсем иное – сырые, просоленные, нерасчесанные лохмотья, свисающие с шеи неопрятного существа, которое к тому же отняло их у других. Старый Ной не подсыхал даже в тихую погоду (я говорю со слов птиц, а птицам доверять можно). Он всюду носил с собой сырость и бурю, словно память о своих прошлых жестокостях или предвестие грядущих штормов.

Впервые мы серьезно встревожились, когда увидели, чту время и природа содеяли с нашими родичами xestobium rufo-villosum. Это вызвало настоящую панику. Близился конец Путешествия; стояла тихая погода, и мы коротали дни, ожидая Божьей милости. Посреди ночи, когда Ковчег заштилел и все кругом объяла тишина, – тишина такая редкостная и глубокая, что звери замерли, прислушиваясь, и тем самым сделали ее еще более полной, – мы, к своему изумлению, услыхали тиканье, которое издавали xestobium rufo-villosum. Четыре или пять резких щелчков, потом пауза, потом приглушенный ответ. Мы, скромные, осторожные, малопопулярные, но трезвомыслящие anobium domesticum, не могли поверить своим ушам. То, что яичко становится личинкой, личинка куколкой, а куколка взрослым насекомым, есть непреложный закон нашего мира – за окукливание винить нельзя. Но то, что, став взрослыми, наши родичи выбрали этот момент, именно этот момент, чтобы заявить о своих любовных намерениях, казалось почти невероятным. Мы находимся в море, нас окружают опасности, каждый день может стать роковым, a xestobium rufo-villosum не могут думать ни о чем, кроме секса. Возможно, это была невротическая реакция на страх вымирания или что-нибудь в этом духе. И все же…

В то время как наши безмозглые сородичи, охваченные эротическим пылом, тщетно пытались прогрызть стены своих убежищ, один из сыновей Ноя пришел поглядеть, что там за шум. На наше счастье, отпрыски «Адмирала» весьма слабо разбирались в животном мире, вверенном их попечению, и этот принял регулярные щелчки за потрескивание брусьев, из которых был построен корабль. Вскоре опять поднялся ветер, и xestobium rufo-villosum получили возможность спокойно продолжать свои излияния. Но этот случай побудил нас стать более осторожными. Anobium domesticum единогласно приняли решение не окукливаться до дня Высадки.

Надо сказать, что Ной был плохим моряком и в дождь, и в вёдро. Его избрали за набожность, а не за навигационные таланты. Во время шторма от него было мало проку, да и в ясную погоду немногим больше. Как я могу об этом судить? Тут я снова полагаюсь на птиц – на птиц, которые способны проводить в полете по нескольку недель кряду, на птиц, которые находят путь с одного конца планеты до другого благодаря столь совершенной навигационной системе, что ваши не идут с ней ни в какое сравнение. Так вот, по словам птиц, Ной абсолютно не соображал, что делает, – он умел только бахвалиться да молиться. А ведь задача его была не так уж сложна, верно? Во время бури ему следовало беречь флотилию, уводя ее подальше от самых свирепых шквалов; а в тихую погоду он должен был следить, чтобы нас не отнесло слишком далеко от намеченного курса, иначе мы рисковали высадиться где-нибудь в непригодной для жизни Сахаре. Поставить Ною в заслугу можно разве лишь то, что мы благополучно перенесли все штормы (хотя ему не надо было принимать в расчет рифы и линию побережья, что упрощало маневры), и то, что по окончании Потопа наш Ковчег не оказался посреди какого-нибудь огромного океана. Случись такое, и наше плавание затянулось бы бог весть насколько.

Конечно, птицы предлагали Ною воспользоваться их умением, но для этого он был слишком горд. Он поручал им вести простую разведку – искать водовороты и смерчи – и игнорировал их уникальные способности. Еще он послал часть птиц на смерть, заставив их вылететь в страшную непогоду, от которой у них не было защиты. Когда Ной в десятибалльный шторм отправил на выяснение обстановки певчего гуся (эта птица действительно раздражала своим криком, особенно если вы пытались уснуть), качурка малая вызвалась заменить его. Но ее предложение было отвергнуто – и певчему гусю пришел конец.

Ну да, разумеется, были у Ноя и свои достоинства. Он умел выжить, и не только в условиях Путешествия. К тому же он знал секрет долголетия – это знание его потомки постепенно утратили. Но хорошим человеком он не был. Слыхали вы о том, как он велел протащить осла под килем? Есть это в ваших архивах? Это случилось в Год Второй, когда царящие на корабле законы стали менее суровыми и избранным путешественникам разрешили общаться между собой. Так вот. Ной поймал осла, пытавшегося забраться на кобылу. Он поднял страшный шум, долго разорялся насчет того, что добра от такого союза не будет – между прочим, это подтверждает нашу догадку о его страхе перед скрещиваниями, – и сказал, что намерен проучить виновного, дабы другим было неповадно. Ослу связали копыта, перебросили за борт, протянули под корпусом корабля и подняли из мечущихся волн с другой стороны. Большинство животных приписали это просто-напросто ревности на сексуальной почве. Удивило нас то, как осел перенес экзекуцию. Они поразительно выносливые, эти зверюги. Когда его вытащили на палубу, он был в ужасном виде. Его бедные длинные уши походили на осклизлые водоросли, а хвост – на обрывок промокшей веревки, и несколько зверей, которые к тому времени уже не слишком восхищались Ноем, окружили его, и козел – по-моему, это был он – мягко толкнул его в бок, чтобы посмотреть, жив ли он еще, и осел открыл один глаз, обвел им их взволнованные морды и сказал: «Теперь-то я знаю, каково быть тюленем». Неплохо после такого испытания? Но, должен вам сказать, вы едва не лишились тогда еще одного вида.

Я полагаю, не следует винить во всем только Ноя. Он ведь брал пример со своего Бога, а тот был настоящим деспотом. Ной не мог сделать ничего, не выяснив сначала, как Он на это посмотрит. Теперь-то, если будешь вести себя в таком духе, далеко не уедешь. Все время оглядываться через плечо и искать одобрения – уж очень это по-детски, верно? А ведь Ноя никак нельзя было назвать мальчиком. Ему перевалило за шестьсот, если считать по-вашему. Шестьсот лет должны были породить некую гибкость ума, способность видеть обе стороны медали. Но ничего подобного. Вспомните хотя бы постройку Ковчега. Что сделал Ной? Он построил его из дерева гофер. Из дерева гофер? Даже Сим ему возражал, но нет – таково было его желание, и отступать он не собирался. То обстоятельство, что поблизости растет очень немного нужных деревьев, его не смущало. Ясно, что он всего лишь следовал инструкциям своего кумира; но это дела не меняет. Любой, кто знает толк в дереве – а я могу-таки считаться авторитетом в этом вопросе, – сказал бы Ною, что существует штук двадцать не менее, а то и более подходящих пород; к тому же строить весь корабль из одного-единственного сорта древесины вообще глупо. Для разных частей корабля нужно выбирать материал соответственно их назначению – это известно всякому. Но таков уж был старый Ной – ни малейшей гибкости. Видел только одну сторону медали. Туалетные принадлежности из дерева гофер – ну не смешно ли?

Как я уже сказал, он действовал согласно приказу своего кумира. Что подумает Бог? Этот вопрос вечно был у него на устах. В такой преданности Богу было что-то зловещее, что-то омерзительное, если можно так выразиться. Зато он не мучился сомнениями; и потом, стать Божьим избранником, уцелеть при всеобщей гибели, знать, что твой род будет на земле единственным, – это хоть кому вскружит голову, правда? Что до его сыновей – Хама, Сима и того, с именем на И, – им это явно не пошло на пользу. Расхаживали по палубе надутые, точно члены Королевской Семьи.

Знаете, я хочу до конца прояснить одну вещь. Насчет этой затеи с Ковчегом. Вы, возможно, до сих пор думаете, что Ной, при всех его недостатках, был в душе этаким хранителем старины, что он собрал животных, опасаясь их гибели, что он не мыслил себе дальнейшей жизни без какого-нибудь жирафа, что он сделал это ради нас. Отнюдь нет. Он взял нас с собой, потому что так повелел его кумир, но также и из собственных интересов достаточно циничного свойства. После Потопа ему нужно было чем-то питаться. За пять с половиной лет под водой большинство съедобных культур погибло; наводнение пошло на пользу только рису. Так что почти все мы знали, что Ной видит в нас лишь потенциальные обеды на двух, четырех или скольких там еще ногах. Не сейчас, так после; не мы, так наше потомство. Сами понимаете, это не слишком приятное чувство. На Ноевом ковчеге царила атмосфера паранойи и страха. Кто окажется следующим? Сегодня не понравишься жене Хама, а завтра вечером из тебя сделают фрикасе. Такая неопределенность может вызвать самые странные поступки. Помню, как у борта поймали пару леммингов, – они сказали, что хотят покончить с этим раз и навсегда, они не могут вынести ожидания. Но Сим успел вовремя изловить их и запер в ящике из-под какого-то груза. С тех пор, борясь со скукой, он частенько отодвигал крышку и помахивал над ними большим ножом. Просто шутил. Но я был бы очень удивлен, если б это не травмировало целый вид.

И конечно же, после Потопа Бог узаконил Ноевы обеденные права. В награду за покорство Ною было дозволено до скончания века есть тех из нас, кого душа пожелает. Все это было частью некоего пакта или завета, который они состряпали на пару. Довольно бессмысленный контракт, по моему разумению. В конце концов, стерев с лица земли всех прочих, Бог должен был худо-бедно ладить с единственной оставшейся семьей, правда? Не мог же он сказать: вы, мол, тоже никуда не годитесь. Ной, вероятно, понимал, что загнал Бога в угол (ведь устроить Потоп, а затем быть вынужденным угробить свое Первое Семейство значило бы потерпеть полное поражение), и мы считаем, что он ел бы нас в любом случае, независимо от договоренности. В этом так называемом завете не было ничего, нас касающегося, – кроме нашего смертного приговора. О да, нам кинули одну крошечную подачку: Ною и компании не велено было есть стельных самок. Лазейка, которая породила бурную нездоровую активность на Ковчеге, севшем на мель, и привела также к любопытным психологическим побочным эффектам. Вы никогда не задумывались о происхождении истерической беременности?

Эта тема напомнила мне об истории с Хамовой женой. Нас уверяли, что все это только слухи, но вам, должно быть, уже понятно, отчего подобные слухи могли возникнуть. Хамова жена была не самой популярной фигурой на Ковчеге, и потерю санитарного корабля, как я уже упоминал, многие отнесли на ее счет. Она все еще оставалась довольно привлекательной – ко времени Потопа ей, кажется, исполнилось сто пятьдесят, – но вместе с тем была упряма и вспыльчива. Бедняга Хам всегда пасовал перед ней. Дальше я сообщаю вам голые факты. У Хама и его жены было двое детей – то есть двое детей мужского пола, ибо так у них принято было считать, – и звали их Хуш и Мицраим. Третий их сын, Фут, родился на Ковчеге, а четвертый, Ханаан, – после Высадки. У Ноя и его жены были темные волосы и карие глаза; у Хама и его жены тоже; да и Сим, и Варади, и тот, с именем на И, в этом смысле не отличались от прочих. И у всех детей Сима, Варади и того, с именем на И, были темные волосы и карие глаза. И у Хуша, и у Мицраима, и у Ханаана. Но Фут, родившийся на Ковчеге, был рыжий. Рыжий, с зелеными глазами. Таковы факты.

С этого мига мы покидаем гавань фактов и выходим в открытое море слухов (так, между прочим, выражался Ной). Сам я на Хамовом ковчеге не был, поэтому лишь бесстрастно передаю известия, принесенные птицами. Помните случай с рабочим, который выдалбливал себе келейку на грузовом корабле? Так вот, рассказывали – хотя официального подтверждения мы не получили, – что при обследовании покоев Хамовой жены была обнаружена комнатка, о которой никто не знал. Она определенно отсутствовала в проекте. Хамова жена заявила, что для нее это полная неожиданность, однако, по слухам, там нашли ее нижнюю рубашку из шкуры яка – она висела на колышке, – а после придирчивого осмотра из щелей в полу были извлечены несколько рыжих волосков.

Вторая версия – я также передаю ее без комментариев – касается более деликатных материй, но поскольку она прямо затрагивает значительную часть представителей вашего вида, я вынужден продолжать. На борту Хамова ковчега была пара обезьян необыкновенной красоты и изящества. Они были, по всем отзывам, очень умны, удивительно опрятны и обладали такой богатой мимикой, что казалось, вот-вот заговорят. А еще у них была волнистая рыжая шерсть и зеленые глаза. Нет, этого вида больше не существует, они не пережили Путешествия, и обстоятельства их гибели на борту корабля так и не удалось прояснить до конца. Якобы рухнула какая-то снасть… Но мы не переставали удивляться такому совпадению: надо же, чтобы упавшая снасть убила сразу двух зверей, отличавшихся завидной ловкостью.

Публичное объяснение звучало, конечно, совсем иначе. Не было никаких потайных комнаток. Не было никакого смешения видов. Снасть, убившая обезьян, была огромной и унесла также жизни пурпурной ондатры, двух карликовых страусов и пары плоскохвостых муравьедов. Необычная масть Фута была знамением Божьим – хотя смысл его в ту пору лежал за пределами человеческого разумения. Позже этот смысл прояснился: так Бог сообщал нам о том, что Путешествие перевалило за середину. Значит, Фут был благословенным ребенком, а посему вовсе не стоило тревожиться и искать виновных. Это провозгласил сам Ной. Бог явился ему во сне и велел не трогать мальчика; и Ной, будучи (как он не преминул отметить) праведником, выполнил его повеление.

Не стоит и говорить вам, что относительно этой истории звери сильно разошлись во мнениях. Млекопитающие, например, отказывались даже предположить, что рыжий зеленоглазый самец обезьяны мог быть физически близок с Хамовой женой. Конечно, чужая душа – потемки, но млекопитающие готовы были поклясться молоком своих матерей, что этого произойти не могло. Они слишком хорошо знали обезьяну-самца, говорили они, и его чистоплотность в личной жизни ни у кого не вызывала сомнений. Они намекали даже, что он был немножко сноб. А если допустить – только допустить, – что ему вдруг захотелось слегка поразвлечься, так разве нельзя было выбрать более привлекательную партнершу, чем Хамова жена? Например, одну из тех миловидных желтохвостых мартышек, которые уступят любому за горсть мускатных орешков?

Моим откровениям подходит конец. Я хотел – и вы должны понять меня, – чтобы они прозвучали по-дружески. Если вы считаете меня чересчур придирчивым, то это может быть вызвано – надеюсь, вы не обидитесь – вашим непобедимым пристрастием к догматизму. Вы верите тому, чему хотите верить, и не любите пересматривать свои взгляды. Это естественно – ведь у всех вас Ноевы гены. Без сомнения, этим объясняется и то, что вы так часто бываете поразительно нелюбопытны. Например, вы никогда не задавали себе такого вопроса о своей древнейшей истории: что сталось с вороном?

Когда Ковчег сел на верхушку горы (все это было, разумеется, посложнее, но о деталях я умолчу), Ной выпустил ворона и голубя, чтобы увидеть, сошла ли вода с лица земли. Далее, в принятой у вас версии ворону отводится очень малая роль; по-вашему, он просто летал туда-сюда без толку. С другой стороны, из трех полетов голубя сделали прямо-таки подвиг. Мы плачем, когда он не находит места покоя для своих ног; мы ликуем, когда он возвращается на Ковчег с масличным листом. Позвольте же мне сообщить вам одно обстоятельство: ворон всегда утверждал, что это он нашел масличное дерево, что это он принес на Ковчег свежий лист; однако Ной решил, что «уместнее» сказать, будто это сделал голубь. Лично я склонен верить ворону, который, помимо всего прочего, летает гораздо лучше голубя; к тому же заставить животных спорить между собой как раз в стиле Ноя (берущего, по обыкновению, пример со своего Бога). Ной распустил слух, будто ворон, вместо того чтобы поскорее вернуться с известием о спаде воды, уклонился от своего долга: кто-то якобы видел (но кто же? даже верноподданнически настроенный голубь не унизился бы до подобной клеветы), как он лакомился падалью. Вряд ли стоит добавлять, что ворон был глубоко оскорблен этим мгновенным переписыванием истории; говорят – я повторяю слова тех, у кого уши получше моих, – что в его голосе и по сию пору слышна хриплая нотка неудовлетворенности. Голубь же, наоборот, после Высадки стал ворковать необыкновенно самодовольно. Он словно уже видел свои будущие изображения на почтовых марках и фирменных бланках.

Прежде чем спустить сходни, «Адмирал» обратился к зверям на своем Ковчеге; его речь была передана и на другие суда. Он благодарил нас за сотрудничество, извинялся за имевшие место временные сокращения рациона и обещал, что, поскольку все мы выполнили свои обязательства, он постарается добиться в дальнейших переговорах с Богом наилучшего quid pro quo. Услышав это, некоторые из нас с сомнением усмехнулись: мы помнили о том, как обошлись с ослом, о потере санитарного корабля, о политике истребления гибридов, о смерти единорога… Для нас было очевидно: Ной хочет прикинуться этаким свойским парнем только потому, что понимает, как поступит всякое здравомыслящее животное, едва ступив на землю; он понимает, что мы сразу разбежимся по лесам и полям. Ной, понятно, хотел уломать нас остаться поблизости от своего Нового Дворца, о строительстве которого не преминул тут же и объявить. Среди обещанных удобств были бесплатная вода для животных и подкормка в суровое зимнее время. Он явно боялся, что мясная пища, к которой он привык на Ковчеге, покинет его со всей прытью, на которую только способны ее две, четыре или сколько там еще ног, а Ноеву семейству придется опять сесть на ягоды и орехи. Как это ни удивительно, нашлись звери, посчитавшие предложение Ноя разумным; в конце концов, говорили они, не съест же он нас всех, он наверняка будет отбирать больных и старых. Так что некоторые – надо сказать, не самые умные – остались ждать, пока не построят Дворец и вода не потечет, словно вино. Свиньи, коровы, овцы, козы (те, что поглупее), куры… Мы предупреждали их; по крайней мере, пытались. Мы не раз насмешливо бормотали себе под нос: «На варку или на жарку?» – но безрезультатно. Как я уже сказал, умом они не вышли и, видимо, побаивались возвращаться к дикой жизни; они впали в зависимость от своей тюрьмы и от своего тюремщика. Что ж, через несколько поколений, как и следовало ожидать, они превратились в собственные тени. Сегодняшние свиньи и овцы – это какие-то зомби по сравнению со своими здоровыми, жизнерадостными предками времен Потопа. Из них выколотили всю начинку. А некоторые, подобно индейке, подверглись дальнейшему унижению – прежде чем варить или жарить, их начиняют вновь.

И чего же, по сути, добился Ной, заключив свой знаменитый Постпотопный договор с Богом? Что получил он в обмен на преданность своей семьи и принесенные ею жертвы (не говоря уж о более значительных жертвах, принесенных животным миром)? Бог сказал – и это в наивыгоднейшей интерпретации самого Ноя, – что Он обещает не насылать второго Потопа и в знак этого намерения создает для нас радугу. Радугу! Ха! Конечно, на нее бывает приятно посмотреть, и та первая, что он сотворил для нас, – переливчатый полукруг и рядом его двойник побледнее, сверкающие в индиговом небе, – действительно заставила многих на пастбище поднять голову. Вы понимаете, каков был Божий умысел: всякий раз, когда дождь начинал неохотно уступать солнцу, эта эффектная дуга должна была напоминать нам, что он не будет долог и не перейдет в Потоп. Пусть так – но все равно проку от радуги немного. А как насчет ее юридического статуса? Попробуйте заставить радугу отвечать перед судом.

Звери посообразительнее раскусили, что кроется за Ноевым обещанием половинного пайка; они ушли в поля и леса, положившись на собственное умение находить воду и пищу зимой. Северные олени, нельзя того не отметить, оказались среди них чуть ли не первыми – они рванули прочь от «Адмирала» и всех его будущих потомков, унося с собой свои загадочные предчувствия. Между прочим, вы правы, считая сбежавших животных – по Ною, неблагодарных предателей – более благородными. Может ли быть благородной свинья? Или овца? Или курица? А поглядели бы вы на единорога… Это было еще одним неприятным пассажем из обращения Ноя к животным, которые после Высадки медлили у его ограды. Якобы, дав нам радугу, Бог фактически пообещал, что мы не будем испытывать недостатка в чудесах. Мне слышится в этом откровенный намек на десятки первоначально сотворенных чудес, которые в ходе Путешествия сгинули за бортом Ноевых кораблей или в желудках его семейства. Радуга взамен единорога? А почему бы не возродить самого единорога? Нас, животных, это осчастливило бы больше, чем кричащий символ Божьего великодушия, всякий раз появляющийся на небе к концу дождя.

По-моему, я уже говорил вам, что выбраться с Ковчега было не проще, чем попасть на него. Увы, среди зверей-избранников имелись штрейкбрехеры, поэтому о том, чтобы Ной просто соскочил на землю с ликующим криком, не могло быть и речи. Каждое животное подвергали перед освобождением тщательному обыску, кое-кого даже погружали в чаны с водой, пахнущей дегтем. Несколько самок разных видов жаловались на то, что их заставили пройти осмотр внутренних органов; этим занимался Сим. Безбилетников было обнаружено довольно мало: некоторые из самых заметных жуков, пяток крыс, неосторожно отъевшихся за время Путешествия, даже одна-другая змея. Мы спаслись – думаю, из этого уже не стоит делать тайну, – в полом кончике бараньего рога. Наш баран был большим, угрюмым, непокорным животным, чью дружбу мы намеренно завоевывали в течение последних трех лет. Он не уважал Ноя и был только рад, что помог нам надуть его при Высадке.

Когда мы всемером выбрались из бараньего рога, нас охватил восторг. Мы уцелели. Мы пробрались на корабль, уцелели и сбежали – причем без всяких сомнительных заветов с Богом или Ноем. Мы сделали все это сами. Мы чувствовали, что облагородили свой вид. Это может показаться вам смешным, но так оно и было: мы чувствовали себя облагороженными. Путешествие научило нас многому, а главное, тому, что человек по сравнению с животными – существо недоразвитое. Мы, конечно, не отрицаем вашей смышлености, вашего значительного потенциала. Но вы пока еще находитесь на ранней стадии развития. Мы, например, всегда остаемся самими собой: вот что значит быть развитыми. Мы такие, какие есть, и мы знаем, кто мы такие. Вы же не станете ждать от кошки, чтобы она залаяла, или от свиньи – чтобы она замычала? Но именно этого, выражаясь фигурально, мы научились ожидать от представителей вашего вида. То вы лаете, то мяукаете; то вы хотите быть дикими, а то – ручными. О поведении Ноя можно было сказать только одно: мы никогда не знали, как он себя поведет.

К тому же представители вашего вида не очень-то любят правду. Вы о многом забываете или прикидываетесь, что забыли. Потеря Варади и его ковчега – разве кто-нибудь говорит о ней? Я думаю, в этой привычке сознательно закрывать на многое глаза есть и положительная сторона: когда игнорируешь плохое, легче живется. Но, игнорируя плохое, вы в конце концов начинаете верить, будто плохого не бывает вовсе. А потом удивляетесь. Удивляетесь тому, что ружья убивают, что деньги развращают, что зимой падает снег. Такая наивность обаятельна, но, увы, она еще и опасна.

Например, вы никогда не увидите в истинном свете Ноя, вашего праотца, – набожного патриарха, убежденного ревнителя старины. Кажется, одна из ваших ранних еврейских легенд говорит, будто Ной открыл секрет алкоголя, наткнувшись на козла, хмельного от перебродившего винограда. Какая бесстыдная попытка переложить ответственность на животных; и это, как ни грустно, делается по привычной схеме. В Грехопадении виноват змей, честный ворон – обжора и лодырь, козел превратил Ноя в алкаша. Но можете мне поверить: чтобы открыть тайну виноградной лозы, Ной не нуждался в услугах парнокопытных.

Вы всегда первым делом вините других; а если винить больше некого, вы начинаете утверждать, что проблемы вовсе не существует. Меняете правила, сдвигаете стойки ворот. Кое-кто из ученых, посвятивших жизнь вашим священным книгам, даже пытался доказать, будто Ной с Ковчега и Ной, которому приписывают пьянство и неприличную наготу, вообще разные люди. Мог ли пьянчуга быть избранником Божьим? Ну ясное дело, нет. Ной, да не мой. Типичная ошибка в установлении личности. Проблема снята.

Мог ли пьянчуга быть избранником Божьим? Я уже объяснял вам – его избрали, потому что прочие кандидаты были во сто крат хуже. Куда ни кинь – всюду клин. А что касается его пьянства, скажу честно: до ручки-то он дошел благодаря Путешествию. Конечно, старый Ной и прежде любил побаловать себя рогом-другим винца, а кто этим брезговал? Но законченным алкоголиком его сделало Путешествие. Он просто не вынес этого бремени. Он плохо справлялся с управлением, он потерял четыре корабля из восьми и около трети доверенных ему видов – да если б только нашлись судьи, его отдали бы под трибунал. И несмотря на все свое хвастовство, он знал, что виноват в гибели половины Ковчега. Чувство вины, инфантильность, постоянная борьба за то, чтобы удержаться на чересчур высоком пьедестале, – это тяжелое сочетание, которое столь же плачевно влияет на большинство представителей вашего вида. Я полагаю, вы могли бы даже заключить, что к пьянству Ноя подтолкнул Бог. Потому-то ваши ученые так ловчат, так стараются отделить первого Ноя от второго: иначе напрашиваются неприятные выводы. Но история «второго» Ноя – пьянство, непристойное поведение, суровая кара, наложенная на непочтительного сына, – эта самая история отнюдь не удивляет тех из нас, кто знавал «первого» Ноя на Ковчеге. Боюсь, что тут мы имеем дело с печальным, но закономерным итогом прогрессирующего алкоголизма.

Как я уже говорил, мы были очень рады покинуть Ковчег. Помимо всего прочего, мы наелись дерева гофер на всю жизнь. Это еще один повод для сожаления о Ноевом фанатизме при постройке флота: прояви он большую гибкость, мы могли бы питаться разнообразнее. Конечно, он вряд ли принял бы это в расчет, ведь брать нас на корабль никто не собирался. А спустя несколько тысячелетий наше исключение из числа счастливчиков кажется еще более несправедливым. Нас, безбилетников, было семеро, но если бы наш вид попал в списки избранных, билеты получили бы только двое; и мы смирились бы с таким решением. И пусть Ной не знал, сколько продлится Потоп, это его не оправдывает: ведь даже всемером мы съели за пять с половиной лет так мало, что вполне стоило рискнуть и взять парочку из нас на борт. Да и вообще, разве преступление быть личинками древоточца?

3.1. История человечества: фарс или трагедия?

Джулиан Барнс - один из признанных представителей британского постмодернизма - родился в 1946 г. По окончании Оксфордского университета некоторое время жил в Париже, где на формирование его вкуса и мировоззрения боль­шое влияние оказали современные течения французской философской и литературоведческой мысли.

Художественное творчество Барнса представлено, в основном, произведениями прозаическими: романами («Метроленд», 1980; «До того, как мы встретились», 1982; «Попугай Флобера», 1985; «Глядя на солнце», 1986; «История мира в 10 ½ главах», 1989; «Дикобраз», 1992), сборником рассказов «Через Ла-Манш»; 1997).

Роман Барнса «История мира в 10"/ 2 главах» утвердил за его автором репутацию блестящего стилиста в современной английской литературе, принес ему известность далеко за пределами Великобритании. Барнса всегда интересовала история в самых разных аспектах, будь это история литературы или история цивилизации, или недавняя история Второй мировой войны 41 . В своем романе Барнс не собирается запечатлевать всей истории человечества. Но, в отличие от Фаулза, чья «Любовница французского лейтенанта» погружена в стихию викторианского времени, Барнс представляет целый калейдоскоп далеко отстоящих друг от друга эпох. Действие разворачивается на разных временных уровнях, вклю­чая древнейшие времена, средневековье, XIX в., современ­ность и т. д. Автор легко переходит из эпохи в эпоху, соеди­няя, казалось бы, несоединимое, в одну картину, в которой преобладает абсурд жизни. Образ мира, созданный Барнсом, сосредоточивается в важнейших очагах цивилизации - район Красного моря, Крит, Европа, США, Россия, Южная Америка. Но выбор событий, изображающих историю этих ци­вилизаций, необычен. Случайное становится значительным, а значительное - случайным, читателю предлагаются разные версии мировых событий. Скрепляет эту умозрительную кар­тину мира и объединяет фрагментарное, разрозненное повествование библейский мотив плавания корабля.

3.2. Структура романа

Первая глава романа «Безбилетник» посвящена плаванию в Ковчеге после Потопа. Глава является ключевой для струк­туры романа в целом. Здесь представлено большинство обра­зов, идей и мотивов, получающих развитие в дальнейшем. Основной мотив - путешествие-катастрофа, доминирующие образы - Ной, Ковчег, Бог, Потоп, червь-древоточец и др. Уже самый выбор повествователя (в его роли выступает ли­чинка червя-древоточца) не только реализует концепцию «смерти автора», но заставляет усомниться в самой возмож­ности представить историю человечества как последователь­ный, целенаправленный, линейный процесс.

Этот повествовательный ход позволяет посмотреть на происходящее под новым углом. Обращаясь к временам ми­фологическим, Варне показывает абсурдность, жестокость бытия, подчеркивая в дальнейшем повествовании трагичес­кую повторяемость подобных явлений. Путешествие в Ковче­ге, превращенном в плавучую тюрьму для животных, под­тверждает эти взгляды писателя. Уже отбор пар для плавания показал отсутствие какой бы то ни было логики в действиях Ноя и его семьи - у стен Ноева дворца остались прекрасные животные, сметенные затем гигантской волной Божьего гнева. Дальнейшие картины, описывающие порядки на кораблях Ковчега, рождают аналогию с концлагерем. Всему живому противопоставлен Ной, совмещающий в себе нечистоплот­ность, жадность, пьянство с фанатичной преданностью Богу. Сравнивая Ноя с самцом гориллы, Барнс делает парадоксальное предположение, что если бы Бог избрал своим протеже не человека, а гориллу, возможно, не возникло бы нужды и в самом Потопе. На примере библейского патриарха и его семейства Барнс показывает, что зло, глупость, жестокость исконно присущи человеческому роду. Так развенчиваются иллюзии во взгляде на мир и человека, так осуществляется призыв к трезвой оценке человеческой истории. Именно этим и занимается писатель на протяжении остальных девяти с половиной глав.

Вторая глава «Гости» переносит читателя в современную эпоху на Средиземное море, где арабские террористы захватывают туристический пароход. Глава написана в подчеркнуто реалистическом ключе и посвящена теме терроризма, которая представляет собой новый виток темы нравственного грехопадения, намеченной в первой главе. На этот раз - нравственного падения гида океанского лайнера Франклина Хьюза, предавшего пассажиров террористам. Здесь снова ставится вопрос о сущности современного человека, чему способствует введение притчи об обезьяне, пожертвовавшей детенышем для спасения своей жизни. Развивается и тема насилия как способа выживания, поставленная в первой главе. Деление пассажиров на «чистых и нечистых» (как в Ковчеге) приводит к тому, что первыми уничтожению подвергаются американцы - ведь именно их правительство, по мне­нию террористов, виновато в тех бедах, которые происходят на Ближнем Востоке.

Третья глава «Религиозные войны» описывает процедуру суда над червями-древоточцами, проевшими ножку епископского трона и стропила храма в городке Мамироле в 1520 г. Гипотетический суд личинки червя над Ноем и Богом в первой главе сменяется настоящим судебным процессом, вершит который церковная власть. Червей приговаривают к отлучению от церкви и изгнанию из храма. Глава интересна введением нового дискурса: Барнс умело использует пародию и травестию диспутов средневековых схоластов, ссылаясь при этом на несуществующие материалы Муниципальных архивов Безансона.

Четвертая глава «Уцелевшая» совмещает эпоху Возрождения (строки из детской песенки) и время Чернобыльской катастрофы, в результате которой Кэт Феррис теряет рассудок и в компании кошачьей пары выходит в море, чтобы спастись. Ей кажется, что она приплыла на остров в тропическом море, но это лишь сон, а реальность - кошмар существования в психиатрической лечебнице. Болезнь Кэт - проекция безумия, охватившего мир. Человечество забыло о взлете Возрождения и погрузилось во мрак XX в.

Пятая глава «Кораблекрушение» изображает реальную гибель фрегата «Медуза» в 1816 г. и отражение этого события в картине французского художника Жерико «Плот «Медузы».-Вновь возникающая тема насилия как способа остаться в живых представлена на примере потерпевших кораблекру­шение моряков, выбрасывающих раненых и больных товари­щей за борт, чтобы не делиться с ними пищей, или убиваю­щих друг друга, чтобы затем съесть. Документальное повествование соединяется здесь с эссе на искусствоведческую тему. «Катастрофа стала искусством, может быть, именно в этом и есть ее главный смысл». Искусство, по Барнсу, катастрофично, так как, едва появившись на свет, шедевр начина­ет постепенно погибать. Тем более, что в раме картины Жерико поселился старый знакомый - древесный червь.

Шестая глава «Гора» повествует о паломничестве в 1839- 1840 гг. фанатичной ирландки Аманды Фергюссон на Арарат. Девушка с тонким художественным вкусом, способная оценить по достоинству картину Жерико, она видит в окружающем ее мире божественную гармонию. Воплощением этого разумного порядка является, по ее мнению, Арарат - место рождения человечества. Поднимаясь на «святую гору», Аманда словно бы продолжает нескончаемый спор с рационалистом- отцом, усматривавшим «хаос, непредсказуемость и насмешку» там, где дочь видела «божественный смысл, разумный порядок и торжество справедливости». Но, совершив восхождение, она погибает при весьма загадочных обстоятельствах 42 .

Седьмая глава «Три простые истории» рассказывает о че­ловеке, дважды спасшемся с тонущего «Титаника»; о людях во чреве китовом; о нацистском теплоходе, заполненном депор­тируемыми в 1939 г. из Германии евреями, которых никто в мире не желал принимать. Снова звучит мотив деления на «чистых и нечистых». Кроме того, реализуется важная для Барнса эстетическая концепция взаимообусловленности литературы и жизни. Сопоставляются библейский сюжет об Ионе, проглоченном китом, и реальная история матроса Джеймса Бартли, проглоченного спермацетовым китом в 1891г.

Восьмая глава «Вверх по реке» слагается из писем киноактера Чарльза. Снимается фильм о судьбе двух миссионеров, обращавших два века тому назад индейцев в христианство в джунглях Южной Америки. Характер ушедшей эпохи воссоздается уже с помощью формы главы - в духе эпистолярного романа Ричардсона. Но под пером автора этот классический образец предстает как пародия, в том числе и потому, что чувства современного человека не так утонченны, способности не нашли реализации, а сами письма ответов не имеют. Как тут не вспомнить о романе Дж. Барта «Письма».

½ «Интермедия» - иронически теоретические размыш­ления о любви, об истории человечества и абсурдности жиз­ни. Эта полуглава, предельно насыщенная цитатами, ссылка­ми, пространными аллюзиями и служащая ключом к понима­нию всей книги, - своеобразная кульминация романа.

Девятая глава «Проект «Арарат» посвящена поискам Ковчега в 1970-е гг. Бывший астронавт Спайк Тиглер услышал во время пребывания на Луне Голос, повелевавший ему: «Найди Ноев Ковчег». Вернувшись на Землю, Спайк начал подготовку проекта «Арарат», вернул себе уже затухавшую славу, а во время поисков на Арарате обнаружил скелет мисс Фергюссон и принял его за останки праотца Ноя.

Десятая глава «Сон» описывает устройство модернизированного, лишенного Бога Рая. Чудесная комната, внимательная горничная, гардероб заполнен любимой одеждой, завтрак подается в постель. В газетах сообщаются только приятные новости, можно общаться со знаменитостями, вволю заниматься гольфом и сексом. Но вскоре наступает пресы­щение и хочется только одного - чтобы тебе вынесли приговор. Однако рассматривающий дело чиновник считает, что «у вас все в порядке». И жизнь в Раю продолжается. Есть и Ад: «Но это больше похоже на парк аттракционов. Ну, знаете, - скелеты, которые выскакивают у вас перед носом, ветки в лицо, безвредные бомбы, в общем, всякие такие вещи. Только, чтобы вызвать у посетителей приятный испуг». И самое главное - и в Рай, и в Ад человек попадает не по заслугам, а лишь по желанию.