31 декабря 1869 года родился великий французский художник Анри Матисс. А в 2011 в издательстве «Молодая гвардия» в серии ЖЗЛ вышло жизнеописание Матисса – «Жизнь Анри Матисса (1869-1954). Человек с Севера, Художник Юга». Книга Хилари Сперлинг (перевод Н.Семеновой) представляет собой подробнейший объемный труд о жизни и творчестве художника. Ко дню рождения Матисса издательство «Молодая гвардия» предоставило нам возможность опубликовать фрагменты этого труда. В первых двух фрагментах речь идет о наиболее экспериментальной поре в творчестве художника и о том, как его эксперименты были восприняты современниками – от простых газетчиков и до Пикассо и Аполлинера. В третьем фрагменте рассказывается о поездке Матисса в Москву, состоявшейся по приглашению коллекционера Сергея Щукина, сыгравшего в жизни Матисса определенную роль. И о том, как Матисса принимали и воспринимали в России.

В октябре 1905 года Матисс перебрался из тесной мастерской на набережной Сен-Мишель в более просторную, снятую недорого в заброшенном женском монастыре «Couvent des Oiseaux» на углу улицы Севр и бульвара Монпарнаса. Он нуждался в большем пространстве, чтобы работать над портретом мадам Синьяк и над картиной, занимавшей его больше всего в новой мастерской, которая, по иронии судьбы, привела к окончательному разрыву с её мужем. Это была «Радость жизни» (“Bonheur de vivre”), которую Матисс назвал «моя Аркадия». Она олицетворяла решительную победу в пожизненном сражении, которое было борьбой с самим собой – попыткой успокоить свой смятенный дух – а также с устаревшим изобразительным языком. В этой новой картине он окончательно прорвался к господству чувственности и покоя, которых ему недоставало в «Роскоши, покое и наслаждении». Ничего не могло быть более простого, ясного и более умиротворенного, чем «Радость жизни» с её аркадийскими (идиллическими) фигурами нимф и влюбленных – обнимающихся, танцующих, наигрывающих на свирели и отдыхающих на берегу моря – изображенных как декоративные элементы в ритмическом узоре цветных плоскостей.

В «Радости жизни», более чем в какой-либо другой картине, Матисс справился с задачей, поставленной им перед собой в первое лето в Коллиуре: «Как заставить мои краски петь». Название картины было взято из каталонского девиза города, а её оформление (декорации) с вида пляжа в Уиле. Круг танцующих в середине восходит к старинному танцу коллиурских рыбаков, а в 1909 году он перерастёт в грубый модернизм «Танца» Матисса. Палитра настолько восторженная, насколько он мог сделать это, и настолько земная, как фрукты и овощи на рынке в Коллиуре, описанные его другом Полем Сулье («вы едва ли найдете другую такую картину изобилия, легкости жизни и благополучия в пределах досягаемости каждого»). Это была демократическая концепция роскоши, какую Матисс впитал с детства, любуясь изделиями ткачей шелка в Боэне. В последние годы своей жизни он пришёл к заключению, что вся его карьера могла бы быть истолкована как полёт на юг, прочь от темного, ограниченного, стесненного мира его детства на севере. Он осознавал достаточно ясно, что внутреннее напряжение требовало этого и отказывало ему в отдыхе. Но его искусство было основано на таких качествах северянина, как, с одной стороны, деловитость, упорство и настойчивость, а, с другой, исключительно тонкое восприятие, которое он разделял с великими фламандскими мастерами: силой, высвобождаемой снова и снова в самые критические моменты его становления как художника светом и красками юга.

Синьяк, кто одним из первых увидел «Радость жизни» во время визита в новую мастерскую Матисса, был явно повергнут в ужас. «Матисс… кажется, свихнулся», писал он 14 января 1906 года. «На холсте в два с половиной метра он обвел странные фигуры линией, толщиной с палец. Затем он покрыл всё однообразными, четко определенными красками, которые, как бы чисты они ни были, показались мне отвратительными».

«Матисс добился наибольшего успеха в своей карьере в умении вызвать бурю насмешек в том году», написала Берта Вейль. Спустя полстолетия память об этом не померкла. «Парижане, кто до сих пор вспоминает это событие, говорят, что уже у дверей, у входа в Салон, они слышали какие-то восклицания», писал Жанет Фланнер в 1950-х годах, «и, направляясь к источнику шума, они оказывались перед толпой зрителей, которые глумились, злобно шушукались и громко хохотали над вдохновенным образом радости, созданным художником».

Самый дерзкий эксперимент Матисса был связан со скульптурой обнаженной в классической позе, лежащей на одной руке, а другую руку приподнявшей над головой. Он назвал её «Аврора», или «Рассвет». Фигура обнаженной излучала энергию от верхушки подобранных кверху волос через резко очерченные изгибы плеч и бедер до подушечек пальцев ног. Он работал над этой глиняной фигурой неделями. Работа над «Лежащей обнаженной» («Авророй») полностью поглотила его до того момента, когда в начале января произошла катастрофа. Услыхав грохот и крики в комнате наверху, Амели поспешила туда и увидела валявшиеся на полу куски фигуры «Обнаженной». Она решила немедленно увести мужа со сцены этой катастрофы. Она вывела его на прогулку, как сделала это двумя годами ранее, когда он был вне себя после стычки с Синьяком в Сен-Тропезе. И снова этот кризис, по-видимому, освободил его от интеллектуальной блокировки или, по выражению Матисса, распахнул ударом ноги дверь. На следующее утро, даже перед тем, как он стал собирать осколки глиняной фигуры, он воссоздал суть этой фигуры на холсте.

Это была «Синяя обнаженная: Воспоминание о Бискре». Центральная фигура сочетала влияние африканского искусства с уравновешенностью Сезанна на фоне плоского декоративного фриза с веерными пальмами. Несмотря на компактную скорчившуюся позу, глиняная «Лежащая обнаженная» остаётся обнаженным телом женщины с аккуратным шиньоном и зауженной талией. «Синяя обнаженная» по сравнению с ней казалась поразительно уродливой, практически каждому, кто видел её. «Матисс исказил больше, чем он хотел исказить…», писал Лео Стайн, «он рассказал мне, что начиная картину, он надеялся, что сможет закончить её без искажения, которое будет раздражать публику, но он не смог этого сделать». 12 февраля Манген написал Матиссу, предупреждая, чтобы тот поднял цены, «так как Дрюэ, Воллар и, возможно, Фенеон будут торговаться из-за его работ». Через десять дней Фенеон направил Матиссу письмо с предложением персональной выставки у Бернхейм-Жён, а как только Матисс прибыл в Париж, Фенеон посетил его мастерскую, где купил три картины и предложил, что Бернхейм-Жён будет покупать его будущие работы в обмен на приоритетные права перед другими торговцами живописью.

«Синяя обнаженная: Воспоминание о Бискре» была единственной картиной, представленной Матиссом в Салоне Независимых в марте 1907 года. В третий раз в течение восемнадцати месяцев он шокировал публику, вызвал недоумение у критиков (они описывали новую работу как непристойную, ужасную, как нечто зверское или рептилиеподобное), и повлиял на ход развития современного искусства. Ходили слухи, что Дерен уничтожил свою собственную картину синей обнаженной, увидев работу Матисса. В третий раз картина, вызвавшая яростное возмущение в Салоне, была куплена Лео и Гертрудой Стайнами, кто научился оценивать успех своей коллекции реакцией ужаса своих друзей. Двадцатитрехлетний студент школы изящных искусств из Нью-Йорка, Уолтер Пэч, посетил улицу Флерюс впервые в том году и столкнулся лицом к лицу с одной или другой из двух завоевавших скандальную известность работ Матисса, приобретенных Лео – «Синей обнаженной» или «Радостью жизни». «Это интересует тебя?» — спросил Пикассо. «Определенным образом, да… это интересует меня как удар меж глаз. Я не понимаю замысла художника». «И я тоже», сказал Пикассо. «Если он хочет написать женщину, пусть делает это. Если он хочет создать декоративный рисунок, пусть делает его. Но это ни то, ни другое».

Темп перемен в живописи нарастал с большей скоростью, чем когда-либо, причём Матисс был признан лидером. Аполлинер назвал его самым «Диким из диких». Салон был заполнен работами имитаторов, кто любил воспроизводить его стиль, без, по словам Матисса, малейшего представления (понятия) о скрытой структуре или логике. Грета Молл вспоминала картину русской художницы, где был изображен «сидящий на корточках мужчина, вонзивший острые зубы в собственную ногу – можно было ясно видеть кровь, струящуюся вниз». Работы, подобные этой, приводили самого дикого из диких в отчаяние. Он заявлял, что художники, пытающиеся копировать его стиль, так же мало в этом разбираются, как те клеветники, кто увидел микробы на дне графинов в его «Десертном столе» за десять лет до этого. Примерно в то же время осенью Матисс отправился в Бато-Лавуар посмотреть на «Авиньонских девиц» Пикассо, которые поразили его как насмешка над всем, за что он боролся так долго и чего с трудом достиг. Фактически, каждый, кто видел эту картину, разделял его тревогу. Жорж Брак заявил, что она заставляет его чувствовать, будто он ел паклю или проглотил бензин. Дерен мрачно предсказывал, что Пикассо кончит тем, что повесится в мастерской рядом с его «Девицами». Через шесть месяцев и Брак, и Дерен изменят свое первоначальное мнение на противоположное, переключившись от поддержки фовизма к новому и ещё безымянному движению, возглавляемому Пикассо. К этому времени наиболее влиятельные пропагандисты школы модерн в Париже раскололись на два лагеря. Лео и Гертруда Стайн уступили большинство своих полотен Матисса Саре и Майклу, и Гертруда, по меньшей мере, всё свое влияние направила на поддержку Пикассо. С этого момента она делала всё, что было в её силах, чтобы вдохновлять противостояние между поклонниками Матисса и Пикассо.

Оба художника встали на путь пожизненного диалога на холстах, диалога, который в то же время был и дуэлью. Сорок лет спустя, оглядываясь назад вместе с Пикассо на их параллельные карьеры, Матисс будет сравнивать свой собственный медленный процесс абсорбции и ассимиляции с завидной скоростью молниеносных рейдов Пикассо. Все пути были открыты Пикассо (хотя он протестовал, заявляя, что со своей стороны, он боролся против лёгких путей всю свою жизнь), тогда как для Матисса был только единственно возможный путь. Полная противоположность двух художников, определенная и усиливаемая Стайнами, питала одно из наиболее продуктивных соперничеств в истории Западного искусства. Матисс, рожденный у прифронтовой линии, знакомый с детства с ужасами войны, досаждаемый всю жизнь осмеянием, оскорблениями и неприятием, искал и находил в своей работе спокойствие и стабильность, которые он так редко находил в своей профессиональной или личной жизни. Пикассо, относительно защищенный от трагедий двадцатого столетия, окруженный с ранних лет восхищением и одобрением, основал свое выдающееся искусство на разрушении и дезинтеграции. Как человек, Матисс пытался больше всего дистанцироваться от иронических насмешек шутов и шарлатанов. Шутовство стало второй натурой Пикассо. «Он поворачивается спиной к собственной реальности», тонко подметил Матисс в 1951 году, когда ему был восемьдесят один год, а Пикассо только семьдесят: «он утончен от природы, но он хочет быть крестьянином, разрушителем глыб в тяжелых рабочих сапогах».

Как же заставить людей признать то, что душой Матисс был привязан к порядку, дисциплине, традициям?

Это время создания «Радости жизни» (коллекция Барнса), большой декоративной и лирической композиции, вызвавшей в 1906 году скандал в Салоне Независимых.

«Радость жизни» - гимн фовизма, победная песнь, ставшая и лебединой песней, потому что отныне Матисс провидит новые источники вдохновения, более редкие и более глубокие.

И тем не менее в этом большом полотне, столь средиземноморском по духу и композиции, все предвещало дионисийский экстаз «Танца» и «Музыки». Удлиненные чувственные формы группы влюбленных, неистовый хоровод, который отныне будет оживлять полотна Матисса, дикое взморье, синий лес, лазурное море подчинены мощному победному ритму. Этим картина обязана, разумеется, арабеску, но, кроме того, и феерии открытых цветов, глубоких тонов, чистой живописи, а также тому, что нас возвращает к первобытным эмоциям и инстинктам. «Инстинкт обретен вновь», - воскликнул тогда Аполлинер.

«Самое значительное, - отмечает несколькими месяцами позже Морис Дени, - это, несомненно, «матиссы», выставленные в этом году в Осеннем салоне между черными Курбэ и поистине венецианским залом Гогена.

«Матиссы» - разумеется, сам Матисс и некоторые из его последователей, как, например, Фриез, наделены необыкновенной чувствительностью - соперничают в яркости и стремятся к воссозданию света.

Что им удается воссоздать из солнечного света - это ощущение рези в глазах, мерцания, тягостное ощущение слепоты, головокружения, которое обычно возникает, когда в яркий летний полдень глядишь на белую стену или эспланаду.

Их эстетика позволяет им делать попытки ослепить вас. Они не отступают перед самым резким освещением и, чтобы передать его, применяют самые яркие цвета. Разноцветные мазки на белом фоне холста, какое-нибудь пятно, какой-то штрих, немножко чистого цвета - и этого достаточно, чтобы передать всю силу солнечного света. Сколь далеки мы от «Северных пляжей» и «Берегов Сены» Сёра! Сколь благонравными были «Стога» Моне! Однако следует особо отметить, до какой степени различны способы изображения (я имею в виду не технику живописи - это слишком очевидно, а оптический эффект). От теории импрессионистов осталась лишь крайняя простота в средствах изображения. Старая диатоническая гамма Шеврейля уступила место хроматизму со всеми его нюансами, резкими переходами тонов, диссонансами, противопоставлением чистых красок нейтральным серым цветам».

Нас не должно удивлять, что некто, не имеющий отношения к «корпусу художников» (я хочу сказать - Гертруда Степи), в тот день, кажется, проявил куда больше проницательности, чем Морис Дени, художник, который был одним из наших лучших искусствоведов. Во всяком случае, нет более верного истолкования этого знаменитого полотна: «Матисс в то время работал над своим первым крупным декоративным панно «Радость жизни». Он делал для этого этюды, сначала маленькие, потом большие и наконец, гигантских размеров. Именно в этой работе Матисс впервые сознательно воплотил идею деформации рисунка человеческого тела, чтобы достигнуть гармонии и большей значимости первичных цветов, смешиваемых им только с белым. Он постоянно пользовался этим изломанным рисунком, как в кулинарии пользуются уксусом или лимоном или прибегают к яичной скорлупе, чтобы осветлить кофе. Сезанн пришел к своим изломанным линиям и незаконченности по необходимости. Матисс это сделал намеренно».

Имеются в виду картины 1910 года, хранящиеся в Эрмитаже.
Шеврейль Эжен (1786 - 1889) - французский химик, занимавшийся также разработкой теории цветоведения. В 1839 году написал трактат «Закон одновременного контраста цветов».

Как же заставить людей признать то, что душой Матисс был привязан к порядку, дисциплине, традициям?

Это время создания «Радости жизни» (коллекция Барнса), большой декоративной и лирической композиции, вызвавшей в 1906 году скандал в Салоне Независимых.

«Радость жизни» - гимн фовизма, победная песнь, ставшая и лебединой песней, потому что отныне Матисс провидит новые источники вдохновения, более редкие и более глубокие.

И тем не менее в этом большом полотне, столь средиземноморском по духу и композиции, все предвещало дионисийский экстаз «Танца» и «Музыки». Удлиненные чувственные формы, группы влюбленных, неистовый хоровод, который отныне будет оживлять полотна Матисса, дикое взморье, синий лес, лазурное море подчинены мощному победному ритму. Этим картина обязана, разумеется, арабеску, но, кроме того, и феерии открытых цветов, глубоких тонов, чистой живописи, а также тому, что нас возвращает к первобытным эмоциям и инстинктам. «Инстинкт обретен вновь», - воскликнул тогда Аполлинер.

«Самое значительное, - отмечает несколькими месяцами позже Морис Дени, - это, несомненно, "матиссы", выставленные в этом году в Осеннем салоне между черными Курбэ и поистине венецианским залом Гогена.

"Матиссы" - разумеется, сам Матисс и некоторые из его последователей, как, например, Фриез, наделены необыкновенной чувствительностью - соперничают в яркости и стремятся к воссозданию света.

Что им удается воссоздать из солнечного света - это ощущение рези в глазах, мерцания, тягостное ощущение слепоты, головокружения. которое обычно возникает, когда в яркий летний полдень глядишь на белую стену или эспланаду.

Их эстетика позволяет им делать попытки ослепить вас. Они не отступают перед самым резким освещением и, чтобы передать его, применяют самые яркие цвета. Разноцветные мазки на белом фоне холста, какое-нибудь пятно, какой-то штрих, немножко чистого цвета - и этого достаточно, чтобы передать всю силу солнечного света. Сколь далеки мы от "Северных пляжей" и "Берегов Сены" Сёра! Сколь благонравными были "Стога" Моне! Однако следует особо отметить, до какой степени различны способы изображения (я имею в виду не технику живописи - это слишком очевидно, а оптический эффект). От теории импрессионистов осталась лишь крайняя простота в средствах изображения. Старая диатоническая гамма Шеврейля уступила место хроматизму со всеми его нюансами, резкими переходами тонов, диссонансами, противопоставлением чистых красок нейтральным серым цветам».

Нас не должно удивлять, что некто, не имеющий отношения к «корпусу художников» (я хочу сказать - Гертруда Стейн), в тот день, кажется, проявил куда больше проницательности, чем Морис Дени, художник, который был одним из наших лучших искусствоведов. Во всяком случае, нет более верного истолкования этого знаменитого полотна: «Матисс в то время работал над своим первым крупным декоративным панно "Радость жизни".

Он делал для этого этюды, сначала маленькие, потом большие и, наконец, гигантских размеров. Именно в этой работе Матисс впервые сознательно воплотил идею деформации рисунка человеческого тела, чтобы достигнуть гармонии и большей значимости первичных цветов, смешиваемых им только с белым. Он постоянно пользовался этим изломанным рисунком, как в кулинарии пользуются уксусом или лимоном или прибегают к яичной скорлупе, чтобы осветлить кофе. Сезанн пришел к своим изломанным линиям и незаконченности по необходимости. Матисс это сделал намеренно».

Матисс Эсколье Раймон

«РАДОСТЬ ЖИЗНИ»

«РАДОСТЬ ЖИЗНИ»

Как же заставить людей признать то, что душой Матисс был привязан к порядку, дисциплине, традициям?

Это время создания «Радости жизни» (коллекция Барнса), большой декоративной и лирической композиции, вызвавшей в 1906 году скандал в Салоне Независимых.

«Радость жизни» - гимн фовизма, победная песнь, ставшая и лебединой песней, потому что отныне Матисс провидит новые источники вдохновения, более редкие и более глубокие.

И тем не менее в этом большом полотне, столь средиземноморском по духу и композиции, все предвещало дионисийский экстаз «Танца» и «Музыки». Удлиненные чувственные формы, группы влюбленных, неистовый хоровод, который отныне будет оживлять полотна Матисса, дикое взморье, синий лес, лазурное море подчинены мощному победному ритму. Этим картина обязана, разумеется, арабеску, но, кроме того, и феерии открытых цветов, глубоких тонов, чистой живописи, а также тому, что нас возвращает к первобытным эмоциям и инстинктам. «Инстинкт обретен вновь», - воскликнул тогда Аполлинер.

«Самое значительное, - отмечает несколькими месяцами позже Морис Дени, - это, несомненно, „матиссы“, выставленные в этом году в Осеннем салоне между черными Курбэ и поистине венецианским залом Гогена.

„Матиссы“ - разумеется, сам Матисс и некоторые из его последователей, как, например, Фриез, наделены необыкновенной чувствительностью - соперничают в яркости и стремятся к воссозданию света.

Что им удается воссоздать из солнечного света - это ощущение рези в глазах, мерцания, тягостное ощущение слепоты, головокружения. которое обычно возникает, когда в яркий летний полдень глядишь на белую стену или эспланаду.

Их эстетика позволяет им делать попытки ослепить вас. Они не отступают перед самым резким освещением и, чтобы передать его, применяют самые яркие цвета. Разноцветные мазки на белом фоне холста, какое-нибудь пятно, какой-то штрих, немножко чистого цвета - и этого достаточно, чтобы передать всю силу солнечного света. Сколь далеки мы от „Северных пляжей“ и „Берегов Сены“ Сёра! Сколь благонравными были „Стога“ Моне! Однако следует особо отметить, до какой степени различны способы изображения (я имею в виду не технику живописи - это слишком очевидно, а оптический эффект). От теории импрессионистов осталась лишь крайняя простота в средствах изображения. Старая диатоническая гамма Шеврейля уступила место хроматизму со всеми его нюансами, резкими переходами тонов, диссонансами, противопоставлением чистых красок нейтральным серым цветам».

Нас не должно удивлять, что некто, не имеющий отношения к «корпусу художников» (я хочу сказать - Гертруда Стейн), в тот день, кажется, проявил куда больше проницательности, чем Морис Дени, художник, который был одним из наших лучших искусствоведов. Во всяком случае, нет более верного истолкования этого знаменитого полотна: «Матисс в то время работал над своим первым крупным декоративным панно „Радость жизни“.

Он делал для этого этюды, сначала маленькие, потом большие и, наконец, гигантских размеров. Именно в этой работе Матисс впервые сознательно воплотил идею деформации рисунка человеческого тела, чтобы достигнуть гармонии и большей значимости первичных цветов, смешиваемых им только с белым. Он постоянно пользовался этим изломанным рисунком, как в кулинарии пользуются уксусом или лимоном или прибегают к яичной скорлупе, чтобы осветлить кофе. Сезанн пришел к своим изломанным линиям и незаконченности по необходимости. Матисс это сделал намеренно».

Данный текст является ознакомительным фрагментом. Из книги Королева белых слоников автора Буркин Юлий Сергеевич

У меня осталась одна радость в жизни… Был конец октября. Мы с Элькой приехали в Юрмалу, в Дубулты на семинар молодых писателей-фантастов. Я был там уже во второй раз и, помнится, сильно рассердил одного из организаторов – милейшую Нину Матвеевну Беркову – тем, что приехал

Из книги Жизнь Ренуара автора Перрюшо Анри

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Радость жизни 1889-1908

Из книги Сумка волшебника автора Бражнин Илья Яковлевич

Радость бытия - радость песни Она присуща всему живому и всему здоровому на земле. Наверно, это самая земная из всех земных радостей, самая простая и самая чистая.Я думаю об этом, подняв голову к розовеющему вечернему небу. Там, в небе, мои любимцы - стрижи.Стриж рождён для

Из книги Дорога к другу автора Пришвин Михаил Михайлович

Радость Дело жизни, назначение ее - радость. Л. Н. Толстой. Дневник. 15.IX. 1889 г. В лесу группа березок чем-то вдруг остановила меня, как будто им надо было мне о чем-то сказать. И когда я остановился и стал думать, что же это было, и, разбираясь, огляделся вокруг, то увидел: белый

Из книги Ван Гог автора Азио Давид

Нюэнен: библия и «радость жизни» В Нюэнене Винсента ожидало разочарование. Возвращение под родительский кров стало символом неудачи, которая напоминала прошлые поражения. После двухлетнего отсутствия он вернулся как бродяга, который заработал всего лишь то, что ему

Из книги Год 1944-й. Зарницы победного салюта автора Автор неизвестен

А. С. СИЛАКОВ, сержант запаса РАДОСТЬ ЖИЗНИ Спустя столько лет после войны, в ненастную погоду у Андрея Михайловича Сулимы ноют фронтовые раны. И снова, в который раз, ему кажется, что сидит он в рокочущем танке и видит ствол вражеского орудия, сбоину на обрезе его,

Из книги Наша счастливая треклятая жизнь автора Коротаева Александра

Радость Гонимые домой холодным сильным ветром, мы с Нанкой радостно вскрикивали, увидев дым из нашей трубы. Мама затопила печь!Зимой, всякий раз, когда мама растапливала печь, едкое облако заволакивало кухню, коридор и веранду. Мы начинали носиться по дому, размахивая

Из книги Отец Арсений автора

Из книги Листы дневника. Том 2 автора

Радость Одна из первых радостей была в музыке. Приходил к нам старенький слепой настройщик. Приводила его внучка. После настройки рояля он всегда что-нибудь играл. Рояль был хороший - Блютнер с надписью Лешетицкого. Слепой настройщик, должно быть, был отличным музыкантом,

Из книги Листы дневника. В трех томах. Том 3 автора Рерих Николай Константинович

Радость "У меня с годами выработалось такое отвращение к большим выставкам современного искусства, к так называемым "салонам", что мне стоит больших усилий заставить себя посетить одно из таких торжищ. Идешь вроде как бы по какому-то Общественному долгу, а вступив на

Из книги Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934) автора Шестаков Дмитрий Петрович

Радость Горы разукрасились снегами, так все красиво, что не понять, зачем люди оскверняют свое достояние. Давайте так сделаем, чтобы в каждом письме было что-нибудь радостное. Вот в Вашем описании собрания 17 Ноября была радость. Инге прислала тоже радостное описание, и мы

Из книги Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 4 автора

Из книги Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI автора Быстролетов Дмитрий Александрович

21. «Радость жизни былой далеко, далеко…» Радость жизни былой далеко, далеко… Я зажгу свой огонь глубоко, глубоко… В полусне, в полумгле там заветный есть сад, Там цветы без зимы, там любовь без утрат. Там в немой тишине, недоступные дню, Я сокровища сердца ревниво храню, И

Из книги автора

Глава 8. Радость жизни Сырое, холодное осеннее утро 1964 года. Ночью шёл дождь, и сейчас пронизывающий ветерок рябил грязную воду в лужах. У станции метро я стоял в очереди за газетами.- И как теперь жить-то будем, товарищи?.. Вот купим сейчас газету, а на первой странице нет

Из книги автора

Книга третья. РАДОСТЬ ЖИЗНИ

Из книги автора

Глава 6. Радость жизни Когда ван Эгмонт поднялся с постели, друзья начали встречаться по вечерам в уютной гостиной Манделей. Изредка там появлялся и Жан Дюмулен, он внимательно слушал речи ученых людей. Они были полезны молодому рабочему не меньше, чем одно-два слова,